Красная Армия против войск СС
Шрифт:
Собрав роту после разрушения полосы противотанковой обороны и уничтожения последней противотанковой пушки, я получил от Пайпера высочайшую похвалу, которой я только удостаивался за всю войну. Он сказал мне: «Я с радостью принял бы вас и вашу роту в свой батальон!»
По возвращении в батальон мне удалось убедить разозленного командира в том, что прекратить атаку и оставить бронетранспортеры лицом к лицу с противотанковыми орудиями без поддержки танков было бы невозможно».
Но до объяснения со штурмбаннфюрером Мартином Гроссом, командиром 2-го танкового батальона, было еще далеко. Прихлебывая
Фон Риббентроп бросил кружку и скомандовал: «Заводи! За мной!» Потом он обратился к своему заместителю Мальхову: «Мы пойдем вверх по склону развернутым строем. Ты со своим взводом пойдешь слева, я с остальными тремя танками — в центре и справа. Левый фланг чуть загни назад на случай, если нас обойдут. Выходим на склоне на полузакрытую позицию и с нее бьем по русским!»
Вновь обратимся к тексту воспоминаний фон Риббентропа:
«Втот же миг я заметил командира отделения управления роты, которого я оставил на КП пехотного батальона. Объятый огромным облаком пыли, он на полной скорости несся на мотоцикле вниз по склону, постоянно держа поднятый вверх кулак: «Выдвигайтесь немедленно!»
Рота тут же пришла в движение и рассредоточилась по склону, словно на учениях. Развертывание было проведено так четко, что мое сердце учащенно забилось. Осознание того, что я веду в бой этих молодых, но опытных солдат, окрыляло.
Достигнув гребня холма, мы увидели еще один невысокий гребень метрах в двухстах, на другой стороне небольшой низины, на котором, судя по всему, занимала позиции наша пехота.
По радио я приказал роте занять позиции на новом гребне и принять бой там. Низинка уходила влево, и, спускаясь по переднему скату, мы заметили первые русские Т-34. Они, судя по всему, пытались обойти нас слева.
Мы остановились на склоне и открыли огонь, подбив несколько вражеских машин. Несколько русских танков остались догорать. Для хорошего наводчика дистанция 800 метров была идеальной.
Пока мы ждали, не появятся ли еще танки, я по привычке осмотрелся. То, что я увидел, лишило меня дара речи, Из-за невысокого пригорка шириной метров 150–200 появилось пятнадцать, потом тридцать, потом сорок танков. Наконец я сбился со счета. Т-34 двигались к нам на большой скорости с пехотинцами на броне.
Мой механик-водитель Шюле сообщил по внутренней связи: «Командир, справа! Справа! Вы их видите?»
Я их видел очень даже хорошо. В этот момент мелькнула мысль: «Воттеперь — крышка!» Механику-водителю показалось, что я сказал: «Покинуть танк!», и он начал открывать люк. Я довольно грубо схватил его и втащил обратно в танк. Одновременно я ткнул наводчика ногой в правый бок — это был сигнал развернуть башню вправо.
Вскоре первый снаряд отправился к цели, и после попадания Т-34 вспыхнул. Он был от нас всего метрах в 50–70.
Лавина вражеских танков катилась прямо на нас. Танк за танком! Волна за волной! Такое их количество было просто невероятным, и все они двигались на большой скорости.
Времени занять позицию для обороны у нас не было. Все, что мы могли, — это стрелять. С такой дистанции каждый выстрел попадал в цель. Когда же нам суждено получить прямое попадание? Где-то в подсознании я понимал, что шансов на спасение нет. Как всегда в подобных ситуациях, мы могли лишь позаботиться о самом неотложном. И вот мы подбили третий, потом четвертый Т-34 с дистанций меньше тридцати метров.
В наших Т-4 под рукой у заряжающего было примерно 18–20 снарядов, из которых большинство были осколочно-фугасными и лишь часть — бронебойными.
Вскоре мой заряжающий крикнул: «Бронебойные кончились!»
Весь наш боезапас, готовый к немедленному использованию, был израсходован. Дальше снаряды заряжающему должны были подавать наводчик, радист и механик-водитель. Остаться без движения в этот момент наверняка означало обнаружение и уничтожение русскими танками. Единственная надежда для нас — перебраться через гребень, хотя русские его уже преодолели. Там наши шансы на спасение были повыше, чем здесь, где мы были как на ладони.
Мы развернулись посреди массы русских танков и отъехали назад метров на пятьдесят, на обратный скат первого гребня. Здесь, оказавшись в чуть более надежном укрытии, мы снова развернулись лицом к вражеским танкам.
И в этот миг метрах в тридцати справа от нас остановился Т-34. Я видел, как танк слегка качнулся на подвеске и развернул башню в нашем направлении.
Я смотрел прямо в ствол его орудия. Выстрелить немедленно мы не могли, потому что наводчик только что передал заряжающему новый снаряд.
«Жми! Давай!» — крикнул я в микрофон. Мой механик-водитель Шюле был лучшим в батальоне. Он тут же включил передачу, и неуклюжий Т-4 тронулся с места. Мы прошли мимо Т-34 в каких-то пяти метрах. Русский попытался развернуть башню следом за нами, но у него не получилось. Мы остановились в десяти метрах позади неподвижного Т-34 и развернулись. Мой наводчик попал прямо в башню русского танка. Т-34 взорвался, а его башня подлетела в воздух метра на три, едва не ударившись о ствол моего орудия. Все это время вокруг нас один за другим проносились новые Т-34 с десантом на броне.
Я тем временем пытался затащить внутрь флаг со свастикой, закрепленный сверху в кормовой части танка. Флаг нужен был для того, чтобы наши летчики видели, где мы. Мне удалось сделать это только наполовину, и теперь полотнище флага развевалось на ветру. Кто-то из русских командиров-наводчиков рано или поздно должен был обратить на него внимание. Смертельное попадание оставалось для нас лишь вопросом времени.
У нас был только один шанс: нужно было постоянно двигаться.
Неподвижный танк немедленно опознавался противником как вражеский, поскольку все русские танки двигались на большой скорости.