Красная Армия против войск СС
Шрифт:
На центральном участке наступление 18-го и 29-го танковых корпусов и 9-й гвардейской воздушно-десантной дивизии было остановлено лейбштандартом. В районе совхоза «Октябрьский» эсэсовцы остались на прежних позициях. 18-му танковому корпусу удалось вклиниться во вражескую оборону лишь на узком участке 2 км по фронту на глубину 5 км встык между дивизиями «Тотенкопф» и «Лейбштандарт Адольф Гитлер», а 29-й танковый занял нейтральную полосу перед «Октябрьским». Эти более чем скромные успехи никак не оправдывали огромных потерь в людях и бронетехнике, при том, что лейбштандарт понес лишь очень небольшие потери.
На северном фланге корпуса СС 97,95,52 и 42-я гвардейские стрелковые дивизии и 24-я гвардейская танковая бригада не смогли сдержать натиск дивизии «Тотенкопф», которая продвинулась в глубину на 5 км на фронте в 6 км.
Наконец, на южном фланге корпуса Хауссера 2-й гвардейский и 2-й танковые корпуса вместе со 183-й стрелковой дивизией точно так же не смогли сдержать наступление дивизии «Райх», продвинувшейся в глубину на 2 км на фронте в 8 км.
Прохоровское сражение, пожалуй, наиболее мифологизированный в советской историографии эпизод Курской битвы. Утверждалось, что в ходе этого сражения советские войска остановили немецкое наступление на южном фасе Курской дуги, что имело решающее значение для исхода битвы. При этом силы сторон будто бы были
Исследования, проведенные в последние 15 лет и основанные на архивных документах, неопровержимо доказали, что все эти утверждения не имеют ничего общего с действительностью, хотя сражение под Прохоровкой действительно было одним из крупнейших танковых сражений Второй мировой войны.
Численность готовых к бою танков 2-го танкового корпуса СС, согласно немецким данным, к вечеру 11 июля составляла 236 танков (в том числе 7 трофейных Т-34 и 15 «тигров»), штурмовых орудий — 57. К вечеру 13 июля, когда армия Ротмистрова прекратила атаки, в строю осталось 187 танков, включая 12 Т-34 (возможно, 5 машин было взято в качестве трофеев у армии Ротмистрова) и только 4 «тигра». Зато число штурмовых орудий возросло до 64. С учетом того, что 12 штурмовых орудий 12 и 13 июля вышли из строя на длительное время, остается предположить, что ремонтники за это время вернули в строй 19 ранее поврежденных штурмовых орудий. Численность же боеготовых немецких танков за два дня Уменьшилось на 54 танка. Это заставляет предположить, что как минимум еще 8 танков требовали среднесрочного ремонта и не вошли в названное Фризером число 43 танков, требовавших более длительного ремонта. На самом деле поврежденных танков, требовавших среднесрочного ремонта, наверняка было больше, так как ремонтники успели вернуть в строй сколько-то машин, поврежденных до 12 июля. Также могла быть повреждена часть участвовавших в сражении немецких «тридцатьчетверок», если исправных трофеев у Ротмистрова было взято более 5. Однако общее число поврежденных немецких танков установить невозможно, но ясно, что их было не менее 51, а общие потери составили не менее 54 танков и 12 штурмовых орудий. Кроме того, в корпусе имелось 11 июля около 43 легкобронированных САУ «Мардер», по которым данные о потерях отсутствуют. По своим тактико-техническим данным они были подобны советским СУ-76.
Теперь обратимся к армии Ротмистрова. Согласно боевым донесениям, к утру 12 июля она имела в строю 755 танков и САУ, т. е. в 2,3 раза больше, чем у корпуса Хауссера. В реальности соотношение было еще более благоприятным для советской стороны, так как дивизия «Мертвая голова» против армии Ротмистрова действовала лишь частью сил. По словам Ротмистрова, всего у него было 850 танков и САУ, из чего можно сделать вывод, что 95 машин вышли из строя после форсированного марша к линии фронта. Безвозвратные потери армии Ротмистрова за 12 июля составили, согласно донесению штаба армии, 192 танка и САУ. Это без учета потерь 5-го гвардейского механизированного корпуса, против II танкового корпуса СС, не действовавшего. Крометого, 150 машин были повреждены. Потери 5-го гвардейского механизированного корпуса составили 20 танков, потерянных безвозвратно, и 8 поврежденных. При этом не было данных о потерях 1447-го самоходно-артиллерийского полка, который, возможно, потерял до 11 САУ подбитыми и сожженными. По безвозвратным потерям соотношение получается 48:1 (если предположить, что под Прохоровкой был уничтожен 1 «Мардер»), по общим потерям — около 10,7:1. Цифры убийственные. Это было вызвано тем, что поле боя осталось за немцами, что фактически признал член Военного совета Воронежского фронта Никита Хрущев. В донесении Сталину о Прохоровском сражении он указал, что «противник при отходе специально созданными командами эвакуирует свои подбитые танки и другую материальную часть, а все, что невозможно вывезти, в том числе наши танки и нашу материальную часть, сжигает и подрывает. В результате этого захваченная нами поврежденная материальная часть в большинстве случаев отремонтирована быть не может, а может быть использована как металлолом, которую мы постараемся в ближайшее время эвакуировать с поля боя».
Основное сражение протекало между дивизией СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и 18-м и 29-м танковыми корпусами 5-й гвардейской танковой армии на фронте в 5 км между рекой Псёл и железной дорогой. Лейбштандарт насчитывал вечером 11 июля 77 танков и штурмовых орудий, включая 4 «тигра», а также примерно 20 легких САУ «Мардер». 12–13 июля безвозвратные потери составили 2 танка Т-4. Еще 15 Т-4 и 1 Т-3 были отправлены в среднесрочный ремонт, а 2 Т-4 и 2 Т-3 — в долгосрочный ремонт. Вероятно, третьим безвозвратно потерянным немецким танком 12 июля стал 1 Т-4 из дивизии «Тотенкопф». Не исключено, что в ходе Прохоровского сражения была также безвозвратно потеряна 1 САУ «Мардер» из состава лейбштандарта. Два советских корпуса насчитывали 398 боеготовых танков и САУ, из которых 12 июля в бою участвовали 348 машин. Только за 12 июля их безвозвратные потери составили 138 машин и еще 99 машин были повреждены. Соотношение по численности танков и САУ составляет 1:3,6, по безвозвратным потерям 34,5:1, а по общим потерям 11,3:1. Вспомним, как советские танкисты так й не опознали вклинившийся в их строй танк Риббентропа, и немецкий танк уцелел, уничтожив 14 советских танков. Риббентроп уверен, что их не обнаружили «из-за отсутствия у русских отдельного командира танка — танками командовали наводчики, которые могли смотреть только в том направлении, куда было развернуто их орудие». У немцев же командир искал цели, а наводчик стрелял. Кроме того, из-за острой нехватки средств связи радиостанции ставились не на все советские танки, а только на танки командиров подразделений. В остальных танках были только радиоприемники. Это тоже помешало уничтожить танк Риббентропа. Ведь заподозривший неладное танкист не мог быстро передать информацию товарищам. Немцы знали, что только на танках командиров частей и подразделений стоят полноценные радиостанции, опознавали командирские танки по антенне и стремились вывести их из строя в первую очередь. После этого советские танки лишались управления со стороны командира и становились легкой добычей, поскольку ни один из командиров экипажей больше не мог взять на себя управление подразделением. Кстати сказать, не исключено, что все танки не оснащали рациями еще и потому, что опасались несанкционированной инициативы подчиненных, в частности, того, что они забьют эфир посторонними разговорами. У немцев же все танки имели радиостанции. Советские механики-водители в несколько раз уступали немецким в оТште вождения. Отмечу, что уже в ходе Великой Отечественной войны, 19 сентября 1942 года, Сталин издал специальный приказ, предписывающий танкам вести артиллерийский огонь преимущественно с ходу и в обязательном
В отличие от 5-й гвардейской танковой армии, 2-й танковый корпус СС после Прохоровского сражения отнюдь не утратил боеспособности. 14–16 июля он успешно действовал против окруженных дивизий 69-й армии в районе Шахово, а 30 июля без лейбштандарта, отправленного в Италию, нанес успешный контрудар по советскому плацдарму на реке Миус и ко 2 августа ликвидировал его. Армия же Ротмистрова, уже 14 июля прекратила все атаки. В наступление она пошла только 3 августа, в рамках общего наступления Воронежского фронта. Атаки на Прохоровку и наступление на Курск корпус СС прекратил только потому, что после начала 12 июля советского наступления на северном фасе Курской дуги Гитлер прекратил операцию «Цитадель». Все значение Прохоровского сражения свелось к тому, что 5-я гвардейская танковая армия понесла большие потери и не смогла активно участвовать в преследовании немцев, когда они после 16 июля стали отступать на исходные позиции.
20 августа 1943 года Ротмистров писал Жукову: «…Наши танки на сегодня потеряли свое превосходство перед танками противника в броне и вооружении.
Вооружение, броня и прицельность огня у немецких танков стали гораздо выше, и только исключительное мужество наших танкистов, большая насыщенность танковых частей артиллерией не дали противнику возможности использовать до конца преимущества своих танков. Наличие мощного вооружения, сильной брони и хороших прицельных приспособлений у немецких танков ставит в явно невыгодное положение наши танки. Сильно снижается эффективность использования наших танков и увеличивается их выход из строя». Действительно, оптика у немецких танковых орудий была лучше, и стреляли они точнее. Да и наводчики в танковом корпусе СС были поопытнее советских. Как отмечает Лопуховский, «наш танк Т-34 не мог выиграть дуэль на открытой местности с немецким средним танком T-IVc его новой длинноствольной пушкой (48 калибров, начальная скорость снаряда в 1,5 раза выше, чем у нашей 76-мм пушки Ф-34)». Но и Т-34 имели определенные преимущества даже над модернизированным T-1V в маневренности, проходимости, мощности мотора. Все это можно было использовать для достижения успеха, тем более что «тигров» у немцев было мало. Но вот беда: советские танковые командиры наголову уступали немецким. Как заметил Риббентроп-младший: «Мытак и не поняли, почему русские направили свою атаку через район, перекрытый противотанковым рвом, о существовании которого им наверняка было известно». В том-то и несчастье, что неизвестно. Ротмистров повел армию в бой без разведки, без изучения местности. И получился закономерный результат. Советские танки сгрудились перед единственной переправой через ров и представляли собой прекрасные мишени для противника.
С учетом всего, что мы знаем о ходе Курской битвы и других танковых сражений, в которых Красная Армия массированно применяла танки, поневоле придешь к выводу, что оптимальным способом их применения советскими командирами, с учетом как их личных качеств, так и того человеческого материала, который был в их распоряжении (и солдаты, и генералы были воспитаны и обучены военному делу в рамках жесткой тоталитарной системы), оптимальной тактикой было бы применение танков только небольшими группами и главным образом для непосредственной поддержки пехоты. Для борьбы же с танками было бы целесообразнее использовать артиллерию. Как мы увидим в одной из следующих глав, во время двух сражений у озера Балатон в Венгрии в январе — марте 1945 года наиболее эффективно боролась с немецкими танками советская противотанковая и полевая артиллерия, а также выставлявшие минные поля саперы. Вклад авиации был ничтожен, а при столкновении друг с другом значительного числа танков немцы и тогда неизменно одерживали верх, причем столь же уверенно, как и в Прохоровском сражении. В Красной Армии был силен относительно более простой род войск как артиллерия, по сравнению с более сложными танковыми войсками и авиацией. Характерно, что и в ходе операции «Цитадель» наибольшие потери из всех танковых дивизий группы армий «Юг» понесла 19-я танковая Дивизия, которой пришлось действовать преимущественно против советской пехоты и артиллерии на местности, усеянной минными полями и обильно покрытой противотанковыми препятствиями. Она безвозвратно потеряла за период с 5 по 16 июля 23 танка и 3 штурмовых орудия. Также приданный ей 503-й батальон «тигров» потерял не менее одной машины на участке этой дивизии. Больше в процентном отношении потеряла только бригада «пантер», приданная XLVIII танковому корпусу. Из 204 машин она безвозвратно потеряла с 5 по 16 июля 42. Тут сказалось то, что «пантеры» еще не были технически доведены до кондиции в полевых условиях, так как впервые были использованы в бою только в ходе операции «Цитадель» и очень часто в ходе боя или на марше выходили из строя по эксплуатационным причинам. Эвакуировать же их из-за большого веса было достаточно сложно.
Заметим, что при немецком отступлении безвозвратные потери «пантер» еще больше возросли из-за невозможности эвакуировать ремонтирующиеся и вышедшие^из строя по техническим причинам машины. Ведь буксировать «пантеры» могли либо сами «пантеры» и «тигры», либо мощные тягачи и эвакуационные танки, которых было ограниченное количество. В результате к исходу 20 июля в 39-м отдельном танковом полку числился в строю только 41 танк «пантера». 58 танков было потеряно безвозвратно, а еще 101 танк требовал ремонта, в том числе 16 — на заводах в Германии. Поскольку в документе от 16 июля отправленные в Германию танки засчитывались в безвозвратные потери, то получается, что за 4 дня отступления безвозвратные потери Т-5 возросли на 32 машины, из которых 7 попали в руки русских.
Вообще ставка на «тигры» и «пантеры» в ходе Курской битвы не вполне оправдалась. Гитлер зря откладывал начало «Цитадели», дожидаясь массового поступления танков новых конструкций. Другое дело, у него были и другие резоны медлить с «Цитаделью». Ведь, откладывая наступление на Курск, он, убедившись в намерении советского командования придерживаться пока что оборонительного образа действий, тем самым отодвигал и время неизбежного рано или поздно советского наступления.
Что касается «тигров» и «пантер», то они в июле 1943 года в какой-то мере были «избыточной роскошью». С «тридцатьчетверками» сравнительно легко расправлялись модернизированные Т-4 с длинноствольной 75-мм пушкой, которые стоили на порядок меньше, чем Т-5 и Т-6. Танков же, броня и вооружение которых требовали для борьбы с ними только «тигров» и «пантер» (а это, в сущности, лишь KB и СУ-152), в Красной Армии в тот момент было очень мало.