Красная Армия против войск СС
Шрифт:
Мы внесли свой вклад в этот успешный оборонительный бой, поскольку нас не застал врасплох внезапный удар массы русских танков. Мы сумели вступить в бой с противником с вершины холма и сразу же подбить несколько Т-34, внеся замешательство в ряды противника.
Более того, шум боя и пламя горящих вражеских (и, к сожалению, двух наших) танков послужили своевременным предупреждением для батальона Пайпера и артиллерийского дивизиона.
Отважные пехотинцы, сумев сохранить самообладание при виде массы вражеских танков, остановили и уничтожили наступающую пехоту противника.
Русские вели наступление очень массированно и невероятно упорно.
Очевидно, русское командование собиралось ликвидировать угрозу, которую представляли наши войска, исключительно за счет грубой силы. При лучшем руководстве и использовании элемента внезапности противник, намного превосходивший нас в численности, неминуемо сумел бы отбросить боевую группу Пайпера и, возможно, полностью ее уничтожить.
Русское командование должно было понимать, что наступлению помешает вырытый ими же самими противотанковый ров».
20 июля 1943 года Рудольф фон Риббентроп был награжден
Свидетельства Хауссера и Риббентропа доказывают, что атака армии Ротмистрова в целом оказалась неожиданной, хотя пехота в последний момент и заметила продвижение танков. Хауссер если и ожидал контрудара, то против дивизии «Райх», на Яковлево, что вывело бы советские танки в тыл корпуса СС. Наступление лейбштандарта на Прохоровку было отложено отнюдь не потому, что именно в этот день Хауссер ожидал советский контрудар. Просто он опасался за фланги далеко выдвинувшегося по направлению к Прохоровке лейбштандарта. Поэтому наступление этой дивизии и «Райха» было отложено до того, как на устойчивости советской обороны скажется наступление «Тотенкопфа» на плацдарме за Псёлом и будет устранена угроза лейбштандарту с левого фланга. Если Хауссер и опасался советского контрудара, то, повторю, только на фронте «Райха». Может быть, поэтому наступление этой дивизии 12 июля началось довольно поздно. Так что, если бы контрудар 5-й гвардейской танковой армии состоялся бы по первоначальному замыслу Ватутина с вводом основных сил на Яковлево, он бы закончился столь же катастрофически. Немцы этого удара ожидали, да и местность там была труднее для действий танков. Командование лейбштандарта все-таки решило провести местную атаку силами роты Риббентропа и батальона Пайпера для захвата советских передовых противотанковых позиций. Вероятно, о наличии таких позиций танкисты Ротмистрова даже не подозревали и не пытались наладить взаимодействие с занимавшими их пехотинцами и артиллеристами. Скорее всего, эта немецкая атака началась около 9.00 по московскому времени или даже немного раньше, поскольку Риббентроп перед атакой слышал сильную артиллерийскую стрельбу. Это была артподготовка перед наступлением армии Ротмистрова, которая была настолько слабой по своей интенсивности и результатам, что немцы приняли ее за обычный беспокоящий артналет. Затем, когда рота Риббентропа уже выдвигалась к линии атаки, ее попытались вернуть назад, за железнодорожную насыпь. По всей видимости, в этот момент командир лейбштандарта бригадефюрер Теодор Виш, которому год спустя в Нормандии суждено было потерять обе ноги и приобрести Рыцарский крест с дубовыми листьями и мечами, получив донесения, что пехота слышит шум советских танков, и решил отвести танковую роту Риббентропа обратно за насыпь, чтобы она могла встретить врага с закрытых позиций. Но, поскольку в этот момент батальон Пайпера, скорее всего, уже начал наступление и возвращать его было поздно, Риббентроп самостоятельно решил поддержать его огнем, вопреки приказу. Остальные танковые роты в это утро не наступали. Возможно, их собирались бросить в бой позже для развития успеха. Если бы два наступающих советских танковых корпуса столкнулись с наступающим танковым полком или хотя бы одним танковым батальоном лейбштандарта на открытой местности и в ближнем бою, результаты могли бы быть гораздо благоприятнее для советской стороны. Немцам вообще повезло, что 12 июля лейб-штандарт и «Райх» собирались начать наступление значительно позже, чем накануне. Рано утром начал наступать только «Тотенкопф», но против этой дивизии армия Ротмистрова вообще в тот день не действовала. Отметим, что время начала наступления в корпусе СС значительно разнилось по дням «Цитадели». Как свидетельствует бывший член Военного совета 1-й танковой армии Н.К. Попель, немцы «9 июля начали атаки в полдень, а 10-го — в четыре часа утра (8 июля, как сообщает Попель в другом месте своих мемуаров, немцы атаковали тоже рано утром, хотя и не в четыре утра, и сумели упредить готовившуюся контратаку бригад армии Катукова. — Б. С.). Их штаб был изворотлив и гибок. Части, не боясь потерь, стремились выполнять приказы. То здесь то там они врывались на наши рубежи, теснили наши боевые порядки. Но добиться осязаемых успехов им не удавалось: оборона наша для них была столь же труднопреодолимой, как и 5 июля. И хотя они несколько приблизились к Обояни, захват этого маленького городка оставался для них неосуществимой мечтой». Вместе с тем Николай Кириллович признает, что «именно 10 июля, в предпоследний день наступления на обоянском направлении, немцы нанесли наибольший урон двум нашим танковым бригадам». Кстати сказать, в этот день против 1-й танковой армии сражался именно II танковый корпус СС.
Можно предположить, атака роты Риббентропа и батальона Пайпера завершилась около 11.00, когда танки советских 18-го и 29-го танковых корпусов приблизились к немецким позициям. В результате в момент, когда советские танки оказались у самых советских позиций и пехотинцы послали сигналы тревоги, рота Риббентропа оказалась между насыпью и советскими атакующими корпусами. Ее командир решил не возвращаться за насыпь, а занять позицию на гребне близлежащего холма, и там почти в упор столкнулся с советскими танками, заставив их преждевременно принять бой и предупредив об опасности батальон Пайпера. Собственно, это столкновение одного немецкого танкового взвода из трех танков с массой советской бронетехники и стало единственным примером встречного танкового боя в Прохоровском сражении. А ведь Ротмистров, а вслед за ним многие советские историки многократно писали, что 5-я гвардейская танковая армия и 11 танковый корпус СС как раз вели друг с другом встречное сражение. Ромистров
Через несколько минут танки первого эшелона наших 29-го и 18-го корпусов, стреляя на ходу, лобовым ударом врезались в боевые порядки немецко-фашистских войск, стремительной сквозной атакой буквально пронзив боевой порядок противника. Гитлеровцы, очевидно, не ожидали встретить такую большую массу наших боевых машин и такую решительную их атаку. Управление в передовых частях и подразделениях врага было явно нарушено. Его «тигры» и «пантеры/, лишенные в ближнем бою своего огневого преимущества, которым они в начале наступления пользовались в столкновении с другими нашими танковыми соединениями, теперь успешно поражались советскими танками Т-34 и даже Т-70 с коротких дистанций. Поле сражения клубилось дымом и пылью, земля содрогалась от мощных взрывов. Танки наскакивали друг на друга и, сцепившись, уже не могли разойтись, бились насмерть, пока один из них не вспыхивал факелом или не останавливался с перебитыми гусеницами. Но и подбитые танки, если у них не выходило из строя вооружение, продолжали вести огонь.
Это было первое за время войны крупное встречное танковое сражение: танки дрались с танками. В связи с тем, что боевые порядки перемешались, артиллерия обеих сторон огонь прекратила. По той же причине не бомбила поле боя ни наша, ни вражеская авиация, хотя в воздухе продолжались яростные схватки и вой сбитых, объятых пламенем самолетов смешивался с грохотом танковой битвы на земле. Отдельных выстрелов не было слышно: все слилось в единый грозный гул.
Напряжение сражения нарастало с потрясающей яростью и силой. Из-за огня, дыма и пыли становилось все труднее разобрать, где свои и где чужие. Однако, имея даже ограниченную возможность наблюдать за полем боя и зная решения командиров корпусов, получая их донесения по радио, я представлял, как действуют войска армии. Что там происходит, можно было определить и по улавливаемым моей радиостанцией приказаниям командиров наших и немецких частей и подразделений, отдаваемым открытым текстом: «Вперед!», «Орлов, заходи с фланга!», «Шнеллер!», «Ткаченко, прорывайся в тыл!», «Форвертс!», «Действуй как я!», «Шнеллер!», «Вперед!», «Форвертс!». Доносились и злые, ядреные выражения, не публикуемые ни в русских, ни в немецких словарях.
Танки кружили, словно подхваченные гигантским водоворотом. «Тридцатьчетверки», маневрируя, изворачиваясь, расстреливали «тигров» и «пантер», но и сами, попадая под прямые выстрелы тяжелых вражеских танков и самоходных орудий, замирали, горели, гибли. Ударяясь о броню, рикошетили снаряды, на куски рвались гусеницы, вылетали катки, взрывы боеприпасов внутри машин срывали и отбрасывали в сторону танковые башни.
Наиболее тяжелый, крайне ожесточенный бой вел 29-й танковый корпус генерала И. Ф. Кириченко, наступавший вдоль железной и шоссейной дорог. Враг бросил против него основные силы танковых дивизий СС «Адольф Гитлер» и «Мертвая голова», упрямо предпринимая одну задругой настойчивые попытки прорваться к Прохоровке. Однако войска корпуса дрались с исключительным упорством и не уступали достигнутых рубежей….
Наступила ночь, тревожная и душная. Боевые действия прекратились на всем фронте. Я вышел из блиндажа поразмяться, стряхнуть усталость. Пахло гарью и пороховым дымом. В безбрежном космическом океане мерцали далекие звезды. Луна бросала холодный, тусклый свет на изуродованную сражением землю. На западе и юго-западе трепетало зарево пожаров. Горели нескошенные нивы, леса, деревни.
Противник вел себя как-то странно. В его расположении раздавались взрывы. Потом выяснилось, что немцы подрывали свои подбитые танки, которые нельзя было эвакуировать».
Похоже, единственным случаем перемешивания боевых порядков советских и немецких танков, о котором Ротмистров пишет как о явлении массовом, на самом деле была только история с Риббентропом, который со своим танком вынужден был влиться в волну наступающих советских танков и довольно удачно воспользовался неожиданно представившейся возможностью, уничтожив 14 советских танков. Поврежден же его танкбыл родным немецким снарядом. Советские танкисты врага в своих рядах так и не обнаружили. Наступление, повторяю, для немцев оказалось внезапным, но они сумели быстро перестроиться, и остатки роты Риббентропа и другие подразделения встретили наступающие советские танки с дистанции и из-за укрытий. Взрывали же немцы, конечно же, не собственные поврежденные машины, как пытался уверить простодушных читателей милейший Павел Алексеевич, свои-то танки они благополучно эвакуировали. Взрывали они оставшиеся на поле боя поврежденные советские танки. Ведь, согласно боевому уставу вермахта, старший командир был обязан ночью после боя организовать уничтожение оставленной противником поврежденной техники и эвакуацию техники своей. Именно поэтому, когда утром 13 июля советская сторона начала подсчитывать потери, выяснилось, что все поврежденные советские танки на Прохоровском поле подорваны немцами, а немецких танков на нем нет вовсе.
За два дня боев, 12 и 13 июля, число боеспособных «тигров» в лейбштандарте уменьшилось на одну единицу. Вечером 13 июля в дивизии было в строю на 16 Т-4 меньше, чем вечером 11 июля. Зато число боеготовых штурмовых орудий увеличилось на 10 благодаря тому, что были отремонтированы машины, подбитые в предыдущие дни боев. Не исключено, что 13 июля основная масса потерянных Т-4 вышла из строя по техническим причинам, либо на 13 июля была записана часть потерь, понесенных в Прохоровском сражении накануне, поскольку 13 июля больших боев лейбштандарт не имел. 12 июля дивизия потеряла 39 убитых, 5 пропавших без вести и 235 раненых.