Красная книга
Шрифт:
Вопрос:
Как поднять производительность труда, не увеличивая расходы?
Правильный ответ в конце.
Шучу-шучу, прям сейчас:
Надо поставить им план, и за его перевыполнение давать возможность один раз в неделю спать на чистом белье и есть не помои, но за свой счёт, то есть дома.
Браво! Аплодирую стоя.
Те, кто план не выполнял, обязаны были находиться в месте временной дислокации в выходные дни и маяться от безделья. Выезжать в город было запрещено. И единственный практический смысл от такого решения был в создании контраста между
Первые выходные в Андреевке показали, что делать там совершенно нечего. Замок с принцессами был оцеплен элитными вахтёрскими подразделениями, море далековато, да и коренным крымчанам оно… Те, кто живёт на берегу, кидается в ласковые волны, может, раз или два в году. Оно же рядом, бесплатно, к нему не надо покупать путёвку и ехать из какого-нибудь Надыма. 5000 километров ради моря проехать проще, чем пройти 500 метров, когда ты возле него живёшь, поверьте местному.
Нам дали возможность оценить альтернативу, мы впечатлились, и с понедельника носились по винограднику, не жалея рук и ног. Мы драли гроздья с листьями и ветками и забивали контейнеры так быстро, что их не успевали подвозить, и Стаханов с одобрительной улыбкой наблюдал за нами со своих коммунистических небес.
В субботу утром автобус отвёз ударников перестроечного труда в город-герой Севастополь. В вагонке осталось несколько человек, которым "и тут хорошо". Почему в субботу? Счастья не должно быть много. Вечером в воскресенье автобус увезёт нас обратно.
Одна ночь – уже неплохо. Родителям о своих выходных я, естественно, не сказал.
Мы со Светкой, обхватив друг друга за талию, побродили по Приморскому, покормили батоном чаек там, где расстреляли лейтенанта Шмидта. В модном кафе "Снежинка" поели мороженое.
Света, выскребая креманку ложечкой с кривой надписью "нерж", деловито осведомилась:
– А у тебя есть, где?
"Где" в 17 лет – ключевой вопрос. Кто-то, может, в институт поступает в другом городе, чтобы его решить. Я его обдумывал всё утро. Отобрал варианты от вероятного до фантастического, в том числе с участием палатки, гитары и дальнего конца пляжа Учкуевка. Лучше было остановиться на нём. Но мы поехали к моему другу Рустику в частный сектор Матюхи.
Он жил в ветхом "доме с мезонином", в надстроенном сверху дощатом скворечнике. В его надстройке пахло старым табаком и жареной картошкой, стоял старый ламповый телик, продавленный диван и засов на люке в полу – всё, что нужно для подросткового счастья.
Я вдавил кнопку звонка у калитки, через пару минут из дома выскочил Рустик в семейках и матросской тужурке на голое тело. Увидел меня, вздёрнул чёрную бровь и расплылся в улыбке. Обхватил крепко, чуть не ткнув в ухо зажжённой сигаретой.
– Давно не виделись, – сказал он с лёгким привкусом обиды.
Я смущённо пожал плечами. Я и в самом деле несколько месяцев не заходил. Экзамены, заговор классухи, улетевшие медали, проваленное поступление в институт. Плохого было много, хорошего мало, а Рустик он не про поплакаться в жилетку, он совсем про другое.
– Ну чё, как дела? Твоя подруга? – Спросил он, понизив голос.
Света стояла от нас в нескольких метрах и любовалась
– Ну… Да, типа моя. – Ответил я. – У тебя на ночь остаться можно?
Рустик попыхтел сигареткой, думая.
– У меня, наверху, не получится. Я с Русей разбежался, достала мозги мне полоскать. Живу с другой девчонкой, Оксанкой. У нас всё серьёзно, пожениться собираемся. Короче, как раньше не получится.
Я посмотрел наверх. За его макушкой, из окна надстройки выглядывала девушка. Некрасивая, с круглым, каким-то расплывшимся лицом. Она угрюмо рассматривала нас, и во взгляде не было ни капли дружелюбия. Когда наши глаза встретились, она резко задёрнула занавеску и скрылась в темноте. Я удивлённо посмотрел на Рустика, он изобразил лицом "Ну, вот как-то так…". Оба помолчали.
Я вспомнил Русю, красивую девчонку с потрясающей фигурой. Когда они были вместе, воздух искрил и гудел. Они дрались, они целовались, и первое было не отличить от второго. От них можно было аккумуляторы заряжать. А сейчас Рустик напоминал чуть подсдувшийся шарик. У него в комнате ждёт его девочка со злыми глазами, и, почему-то мне кажется, что по части полоскания мозга Русе до неё далеко.
"Жениться? На кой?" – подумал я и промолчал. Захочет – сам расскажет.
Но Русик не рассказал. Посмотрел на мою разочарованную физию и сказал:
– На первом этаже можно, в моей комнате. Где я жил, когда мелкий был.
– Да ну, неудобно. Предки твои…
– Что предки? – Отмахнулся Рустик. – Батя помер, мать куда-то свалила.
Батю его я видел несколько раз, и всегда в виде чего-то косматого, грязного и нечленораздельно ревущего, но правила приличия обязывают выразить сочувствие.
– Мне жаль, – сказал я.
– А мне нет, – равнодушно ответил Рустик. – Думал, он помрёт, матушка бухать перестанет, а она теперь вообще из запоя не выходит. Надоели оба. Короче, не парься. Мать куда-то свалила, если и припрётся, то поздно ночью и сразу спать завалится. Вам не помешает. Пошли, чего стоите?
Дом пах. Остатками на донышках, объедками, перегоревшим этанолом. Кислой овчиной, пылью, трухлявым деревом. Нищетой, несчастьем, многодневными запоями. И табаком. Им провонялось всё: желтоватый растрескавшийся потолок, отстающие от стен обои и коврики, ковры, ковровые дорожечки, занавески, шторки, накидки, покрывала. Грязным текстилем было завешано, обложено и накрыто всё. И среди всего этого нагромождения грязной рухляди и барахла совсем не осталось места для воздуха. Рустик провёл нас по сумрачному коридору с сороковаттной лампочкой под потолком и распахнул дальнюю дверь:
– Любите друг друга, дети мои, пока утро не разлучит вас, – продекламировал он и оставил нас одних.
Я захлопнул дверь и задвинул защёлку, чтобы не дать ядовитому воздуху затечь в нашу комнату. Оглянулся: давно тут не проветривали. Пахло трухлявым деревом и сыростью. Света сдёрнула с кровати одеяло, и в воздух поднялось целое облако пыли. Я повозился с залитой краской щеколдой и с треском распахнул окно. Стало легче.
– Ну ничего, – сказала она, – жить можно.