Красная книга
Шрифт:
Когда под утро расползлись последние клиенты, я вышел через заднюю дверь и обнаружил Семёна спящим в позе эмбриона на надувном матрасе под стеной бара.
Неопытная Ромашка постепенно осваивалась. В работе официантки есть свои маленькие хитрости. Всё-таки на работу мы ходим, чтобы зарабатывать деньги, как бы других этот факт не расстраивал. Я видел, как она поправляла салфетки на столике при расчёте, чтобы услышать заветное "Спасибо" и, ответив "Это вам спасибо", положить в карман сдачу. Как она закусывала нижнюю губу или бросала игривый
Семёна Ромашка демонстративно не замечала, а он страдал до слёз, до боли в груди. И не подходил, только провожал её умоляющим взглядом.
Один раз у меня сместилась смена, не вышел мой сменщик (ссылка на эту историю внизу). Ромашка убежала домой, я остался с официантками второй смены. Я увидел, как постепенно ожил Семён. Опять начал шутить, рассказывать свои байки, только иногда ненадолго зависая с застывшим взглядом. Как будто вампира оторвали, и он начал восстанавливать потерю крови. Это взаимная любовь даёт силы. Неразделённая любовь вытягивает жизнь.
Повеселевший Семён под утро стоял в одних плавках и бейсболке сбоку от стойки, когда перед опустевшим баром с тихим свистом остановился линкольн-купе. Из него вылез молодой парень, помог выйти своей спутнице, ослепительно красивой высокой девушке. В бар они вошли уверенной походкой кинозвёзд на красной дорожке в Каннах. Семён проводил взглядом посетительницу и восхищённо прошептал:
"Вот это красота…"
Я удивлённо посмотрел на несчастного влюблённого. Такая реакция внушала надежду на исцеление. Шёпот был слишком громким. Парень усмехнулся, а сидевшая спиной к стойке девушка развернулась вполоборота на стуле к Семёну. Вид у него был довольно комичный в бейсболке в цветочек и с профессиональной поварской деформацией, свисающей над плавками. С ехидной усмешкой утренняя звезда спросила:
"А что это у нас за говорок такой интересный? Откуда приехал?"
"Из Москвы" – гордо сказал Семён, втягивая живот.
"Люблю кататься на москвичах…" – мечтательно закатила глаза она, явно не имея в виду чудо отечественного автопрома.
Семён расстроился и ушёл спать на свой матрас.
Приближался конец сезона. Семён, сидя перед стойкой, сказал, что директор поставил ультиматум: или он немедленно возвращается, или останется без работы. Надо уезжать. Я видел, что ему тяжело. И видел, что он очень устал и хочет закончить эти мучения, каким способом – уже неважно. Вся наша летняя история катилась к финальным титрам. Мы паковали посуду, Семён чемоданы.
Дождавшись, когда рядом никого не будет, ко мне подошла Ромашка, задумчиво взяла стакан и начала тереть его одним из моих полотенец.
"Как думаешь, он правда меня любит?" – тихо спросила она.
"Не знаю, любовь у всех разная. Не могу говорить за него." – пожал я плечами. – "То, что он мучается вижу, а любовь ли это…"
Молчание затягивалось. Я ей не помог. Ромашка глубоко вздохнула:
"Он предлагает мне поехать с ним в Москву"
"Замуж зовёт?"
"Об этом он не говорил"
Я пожал плечами: "Тебе это зачем? То, что ты его не любишь я знаю точно"
Ромашка кинула полотенце на стойку и развернулась ко мне.
"Надоело всё"
Она почти кричала, и её огромные серые взрослые глаза смотрели в упор, без привычного кокетства. Я видел все стадии ромашкиного взросления. Нежные бутончики в её глазах распустились. Их сияние стало ярким и бесстыдным. Теперь они подвяли и забурели по краям. Пересохшие лепестки бесшумно осыпались к моим ногам.
История взросления всегда грустна. Люди – жалкие бабочки. Наши коконы полны шипов и крючьев. Мы вылезаем из них, покрытые шрамами и расползаемся по норам, так и не сумев расправить порванные в лохмотья крылья. Небо не для нас.
Через полчаса две покалеченных бабочки, сидя на горячем парапете, провожали садящееся в море солнце. Привычная с детства красота не трогала душу. Говорить было не о чем. Сезон закончился и люди разъехались по своим городам, а нас, как мишуру после праздника, распихают по коробкам до следующего сезона. Губы Ромашки еле заметно шевелились, вели неслышный диалог. Я не мешал. Будто услышав мои мысли, она повернулась.
"Поеду"
Я пожал плечами.
"Не хочу вот так каждый год. Будто жизнь прошла."
Она обняла меня
"Спасибо за всё"
и чмокнула в щёку.
Позже, при свете фонарей, мы перетаскали запакованные коробки и разобранную мебель в грузовики. Бар закрылся, Севастополь схлопнулся в своих границах до следующего лета. А самолётом в столицу улетала бабочка с разорванными крыльями, чтобы больше не возвращаться.
Фазаны на винограднике
Я был лучшим учеником класса, всю школу одни пятёрки. Любая четвёрка – дома пилка дров, в два голоса:
“Четвёрка хуже двойки! Двойка – просто не знал, четвёрка – значит кто-то знает лучше тебя… Он тебя за пояс заткнёт…”
“Будешь так и дальше учиться – пролетишь мимо института, будешь дворником, улицы мести…”
“Ты должен получить золотую медаль…”
“Ты должен быть лучшим…”
“Не поступишь – загремишь в армию, отправят в Афган…”
“Не поступишь… барабанная дробь… прямая дорога в ПТУ”
Жуть.
Знакомые обороты?
Зловещие предсказания начали сбываться
Медаль пала в неравной борьбе озабоченной классухи с моим пубертатом. В выбранный институт с первого раза не поступил. В запасной вариант тоже. И всё бы ладно, год поработаю, поступлю со второго раза, но есть одно осложнение: пенсия по утере кормильца, которую платят только во время учёбы. Какие-никакие, но деньги. Мама напрягла знакомых, и впихнула меня в ПТУ, учиться на телемастера. Чтобы пенсию не потерять.
Я и ПТУ… Я! и пту… Каким высокомерным болваном я был…
И вот первый день…