Красная лилия
Шрифт:
— Ты думаешь, что если бросить цианистого калия в абрикосовый ликер, то это не будет заметно?
— Конечно, разница чувствуется. Но не настолько ясно, чтобы ты, начав пить, тут же среагировал. То есть яд не придает напитку ни иного запаха, ни иного вкуса. Усиленный и огрубленный, но не настолько, чтобы ты швырнул бокал об пень: что, мол, за лисий яд подлили тебе. Кроме того, цианистый калий настолько силен, что совсем не надо вливать в себя слишком много, прежде чем будет поздно. Когда он почувствовал, что пьет что-то не то, отреагировать он уже не смог. Непоправимое свершилось.
— Неужели такое быстрое действие?
—
— Геринг! — Я положил нож и вилку на большую тарелку с эмблемой отеля.
— Что значит «Геринг»?
Калле зачерпнул голландского соуса серебряной разливной ложкой и чуть ли не утопил в нем несчастную рыбу. А я без всякого удовольствия смотрел на почти опустевшую соусницу.
— На днях я что-то слышал об этом, — ответил я задумчиво.
— О Геринге?
— Не совсем, но почти. Ты же знаешь, что Нильманн несколько лет назад был шефом СЭПО.
— Знаю ли я! Как раз за полчаса до нашего обеда я говорил по телефону с одним человеком оттуда. Они послали сюда собственных парней.
— Он, кажется, сохранил часть «воспоминаний» от тех времен. В том числе несколько капсул с ядом, конфискованных у одного шпиона.
— Сохранил, говоришь ты? Ты думаешь, он хранил их у себя дома?
— Вот именно. И даже любил показывать свои сокровища любопытным зрителям. Так что это не было никакой тайной.
Калле замолк, задумчиво глядя в окно.
— Его жена ничего об этом не сказала.
— Просто не подумала об этом, она была в шоке.
— А может, и нет. Ну да ладно, как бы там ни было, убит он был примерно между семью и половиной восьмого вечера в среду. Мы знаем, что Анна принесла поднос с термосом, чашками и ликером примерно без четверти семь и что Густав Нильманн пошел в беседку сразу же после семи. Мы знаем также, что пройти туда можно незамеченным из усадьбы, так как беседка находится на пригорке в парке и скрыта деревьями и кустами. Значит, убийца отравил ликер перед тем, как Нильманн пришел туда, или после, когда он уже сидел там. В таком случае, он должен был знать убийцу. Ведь не подойдешь к незнакомому человеку и не нальешь в его бокал яду. Затем, нам известно, что все было спланировано заранее.
— Откуда ты это знаешь?
Он посмотрел на меня с издевкой.
— Мой дорогой Юхан Кристиан Хуман. Я же сказал до этого, что большинство убийств совершаются импульсивно. Что-то вызревало, вызревало, и вдруг плотины рушатся, — и ты готов. Но это не значит, что ты все время носишь цианистый калий в кармане. Да еще и белые лилии. Ведь Густав Нильманн лежал на полу с белой лилией в руке.
— Я читал об этом. Ну и что?
— Кто бы знал. Будь это обычный цветок — маргаритка или колокольчик, что растут возле беседки, я бы мог понять. Жестокий вызов, «последний привет» — словом, думай что угодно. Но белые лилии растут в озерах. И редко у самого берега. Значит, надо было потрудиться еще грести туда, собирать.
— Если бы ты сказал — красные лилии, я бы больше понял.
— Но таких же не существует? Красные лилии? Лилии бывают либо белые, либо желтые. — И он с сомнением поглядел на меня.
— Вот видишь, сколько пробелов в твоем общем
И я рассказал Калле о моей первой встрече с Густавом Нильманном у озера Фагертэрн, об обеде у Йенса Халлинга и разговоре с Сесилией Эн.
Он слушал внимательно, не сводя с меня темных глаз под кустистыми бровями. То и дело он поглаживал себя по щеке, щетина потрескивала под кончиками его пальцев.
— Смешно, — сказал он наконец и забрал себе остатки соуса. — Всех, о ком ты говорил, я уже допрашивал.
— Кого-нибудь из них подозреваешь? — с удивлением посмотрел я на него.
— Вовсе нет. — Парируя, он поднял руку. — Вовсе нет. Но случилось так, что все они были в доме Нильманнов в этот день. По различным делам. Был и старый генерал, и Халлинг с женой на ланче. Андерс Фридлюнд и его жена-феминистка заезжали во второй половине дня и пили кофе, был и журналист, как бишь его зовут…
— Бенгт Андерссон.
— Вот именно, Андерссон. Он заезжал за Сесилией после работы.
— И больше никого?
— Был почтальон. Парень, который водит трактор для стрижки газонов. Был его издатель. Он приезжал из Стокгольма на ланч, а во второй половине дня уехал. Вот и все, что мы знаем. Кто угодно мог пройти к беседке незамеченным. А трава была только что подстрижена, так что никаких следов не осталось.
— Значит, у тебя есть время, место и жертва. Остался только мотив.
— И убийца. В этом-то вся загвоздка, — вздохнул он и отодвинул тарелку, допил остатки из высокого бокала и потянулся за бутылкой во льду. — Собственно, мотивов предостаточно. Подумай сам: бывший политик, государственный советник и «серый кардинал» за кулисами при всевозможных тронах. И так долго не наказан. Много друзей, но, как я себе представляю, еще больше недругов. А потом эта история с СЭПО. В основном у них все делалось секретно, могу себе представить, что шеф такой организации может оказаться замешан в дела отнюдь не для девочек из воскресной школы. Не забывай и периода, когда он возглавлял лэн. Да, на это потребуется много времени. — Он грустно посмотрел на меня.
— Ты не думаешь, что убийство может быть связано с мемуарами?
— Слепая курица снесла яйцо в стоге сена на шляпку гвоздя. Прекрасная новая конструкция в духе Шекспира?
— Теперь я что-то не врубаюсь.
— Понимаю. Мои интеллектуальные завороты слишком утонченны для тебя. То, на что я непритязательно пытался тебе намекнуть, состоит в том, что порой ты, черт возьми, куда более прав, чем думаешь.
— Ты имеешь в виду мемуары?
— Вот именно. Я думаю, в них более чем предостаточно такого, что кому-нибудь или многим кажется не совсем полезным для здоровья. А может, кто-то и испугался, что он сможет написать.
— Ну да ладно, — сказал я. — Если ты пойдешь по этой линии, все будет проще. Читай, что там написано, и записывай тех, с кем он хуже всего обошелся.
— К сожалению, ничего не выйдет.
Я посмотрел на него, не понимая.
— Рукопись исчезла. Мемуары Нильманна украдены.
ГЛАВА VIII
— Нет, черт возьми, — закричал он в трубку так громко, что я спросил его, а нужен ли ему телефон. Он шумно рассмеялся, обнажив белые зубы, потеребил седеющую бородку и бросил телефонную трубку.