Красная Орхидея
Шрифт:
Между прочим, Гейл сообщила Анне, что никогда больше не встречалась с Шерон и не получала от нее вестей. Чарльз Виккенгем продемонстрировал ей ювелирный гарнитур с изумрудом и бриллиантами в качестве образца того, что она получит в подарок, когда станет членом их семьи. Но когда ей поднесли большую, обтянутую белой материей коробку, там почему-то не оказалось броши.
Ленгтон прищурил глаза:
— И что, по-твоему, произошло?
Анна помедлила с ответом:
— Ну, думаю, во-первых, Шерон почуяла большие деньги. Во-вторых, она узнала Чарльза Виккенгема, и он должен был это понять.
— Но ведь ее не видели в Холле?
— Гейл отрицает, что когда-либо еще ее видела. Также отрицает, что когда-либо видела в их доме Луизу Пеннел. Если считаешь нужным, могу попробовать еще раз ее прижать.
— Мм, ладно.
— У нас не так-то много на нее. Она говорит, что не представляет, куда мог отправиться Чарльз Виккенгем, возможно в Милан, к своей бывшей. Она в глубокой депрессии и все время плачет.
— Пусть малость поостынет. Подержи ее, пока я не закончу с Эдвардом Виккенгемом.
— А с ним как идут дела?
— Хреново, и пойду-ка я, пожалуй, к нему обратно.
Анна кивнула. Она собрала свои записи и последовала за ним в комнату следственной бригады. О местонахождении Чарльза Виккенгема так и не поступало никаких новостей.
К Анне подошел Льюис и сообщил, что Гейл желает с ней поговорить. К ней пригласили врача, поскольку у девушки началась истерика, и он прописал ей легкий седативный препарат.
— Зачем она хочет меня видеть?
— Не знаю, но, если хочешь к ней спуститься, лучше спроси разрешения шефа.
Ленгтон настороженно отнесся к тому что на этом этапе разговор с Гейл не будет отслежен и состоится в отсутствие поверенного. Опять же, если у нее есть какие-то сведения, что дали бы ключ к местонахождению Виккенгема, Анна может и согласиться с ней встретиться, но при условии, что ее будет сопровождать Льюис или Баролли.
Анна подождала снаружи камеры Гейл, пока дежурный сержант отопрет дверь. Взглядом она показала Баролли отойти в сторону.
— Вы хотели меня видеть, — сказала она тихо, встав в дверном проеме. Ее потрясло, сколь изможденной и болезненной выглядела Гейл. Та сидела на краю своей койки, дрожа всем телом, с опухшими и красными от слез глазами. — Вы знаете, где Чарльз Виккенгем?
Гейл помотала головой. Она кусала нижнюю губу, сдерживая подступившие к глазам слезы.
— Может быть, у вас есть какое-то предположение насчет того, где он может…
— Нет, я не знаю, — прервала ее Гейл и утерла тыльной стороной ладони слезы, побежавшие по щекам. — Если б знала, я бы вам сказала, но я не знаю. Правда не знаю! Я не представляю, где он может быть. В смысле, он может быть где угодно, но я не знаю, клянусь вам, не знаю! Я снова и снова вам говорю: я не знаю, где он! — Гейл взглянула на Анну и тут же вся съежилась, увидев возле нее Баролли.
— Вы просили меня зайти, но вы должны понимать, что в отсутствие адвоката…
И снова Гейл оборвала ее, обхватив колени и подавшись вперед:
— Я говорю вам правду! Это же само собой разумеется. Потому что, если вы на него вышли — так это благодаря мне, я назвала вам его имя… — Она внезапно выпрямилась и взялась поправлять юбку. — Вот почему я хотела поговорить с вами — потому что хочу знать, поможет ли это мне. Я звонила в полицию, я назвала вам его имя. Если бы не я, вы бы никогда даже не допросили его!
— Да, это верно. И ваш адвокат в курсе того, что вы оказали содействие следствию тем, что позвонили в участок и предоставили полезную информацию.
— Так это поможет мне, правда? Вы ведь засвидетельствуете, что я с вами говорила? В смысле, я знаю, я пыталась остаться анонимной, но это потому, что я боялась того, что он со мной сделает, если прознает об этом.
— Разумеется, тот ваш звонок был для нас чрезвычайно важен, и я уверена, суд примет это во внимание.
— Я не могу сесть в тюрьму, вы должны мне помочь! Я не могу, я лучше порешу себя.
Девушка встала и сделала шаг к Анне, которая резко отшатнулась. И тут же почувствовала себя виноватой, когда Гейл простерла к ней руки, словно за утешением:
— Пожалуйста, помогите мне!
Анна повернулась к Баролли, который показал ей, что лучше уйти.
— Я так долго жила в страхе. Эдвард боится своего отца почти как я сама. Он неплохой человек. Если б мы могли уехать и жить своей жизнью, мы были бы счастливы. Но Чарльз не отпустил бы его. Что бы там ни сделал Эдвард противозаконного, им руководил отец и заставлял помогать ему…
Тревис подала знак сержанту закрыть дверь камеры. Гейл, казалось, этого не заметила. Может, благодаря седативному снадобью, но она словно не могла остановиться. Она все говорила и говорила. Голос ее сделался монотонным. Анна отвернулась и зашагала вслед за Баролли. Уходя, они слышали, как Гейл продолжает причитать из-за двери камеры:
— Он так много работал в поместье, а получал жалкие гроши. Он любил своих сестер и пытался защитить их, особенно Эмили. Он действительно заботился об Эмили. Он хотел иметь детей, и это было такое чудесное место, чтобы растить детей среди лесов и лошадей…
Анна направилась вверх по каменной лестнице к комнате следственной бригады, Баролли двинулся позади. Когда голос Гейл затих, Анна выказала сочувствие к девушке. Баролли, напротив, ничего подобного не чувствовал. Никакой кошмар не смог сделать из Эдварда Виккенгема мужчину, способного удержать своего развращенного отца от гнусных преступлений против молодых женщин, даже против своих дочерей. Тот факт, что Гейл позвонила к ним в оперативный штаб, назвав имя Чарльза Виккенгема, будет учтен ее защитой и, возможно, сможет убедить суд не приговаривать ее к тюремному заключению. Но как бы то ни было, им еще предстояло отыскать Чарльза Виккенгема, и покуда его не найдут, ни его будущую невестку, ни сына отпускать не следовало.