Красная Орхидея
Шрифт:
— А зачем вам нужно видеть моего отца?
— По личному делу, сэр. Не будете ли так любезны позвать его сюда?
— Если честно, я не знаю точно, где он. Он может быть в конюшне. — Мгновение поколебавшись, он резко развернулся и вышел из комнаты.
Ленгтон повернулся к Тревис и сказал тихо:
— Итак, он темноволосый, и все вроде показывает на него. Что ты об этом думаешь? Может это быть он?
Анна пожала плечами. Она глядела на подборку семейных снимков, выстроившуюся, точно для процедуры опознания, на крышке рояля. На бессчетных фотографиях, помещенных в серебряные рамки, красовались детишки, лошади и пони, много разных женщин, но ни на одной не было того мужчины, с которым они приехали побеседовать.
Ленгтон подошел к ней сбоку:
— Нет только высокого, темноволосого, симпатичного, крючконосого, средних лет… — Он умолк, услышав, как открылась и закрылась дверь в коридор.
Они подождали, но пришедший, кто бы это ни был, в гостиную так и не зашел. Прошло еще пять минут, прежде чем появился Эдвард Виккенгем:
— Я послал ему на пейджер сообщение, но он, наверно, выезжает коня. Не угодно ли кофе?
— Нет, спасибо. Может быть, вы проводите нас к конюшне?
Он замешкался, взглянул на часы:
— Могу и проводить, но, как я уже сказал, я не уверен, что он еще там.
— Так почему бы нам не пойти и не посмотреть? — упрямо сказал Ленгтон.
Эдвард Виккенгем открыл ведущую на кухню дубовую дверь с заклепками и улыбнулся, извиняясь:
— Здесь небольшой беспорядок, но это наикратчайший путь — через кухню мы пройдем к задней двери.
Кухня была огромная, с двумя чугунными плитами «Ага», с широким столом из сосны и такими же стульями. Утварь из нержавейки сверкала чистотой, в шкафчиках со стеклянными дверцами виднелась фарфоровая посуда. Уже знакомая детективам экономка, чистившая над раковиной картошку, улыбнулась, когда они друг за другом прошли мимо нее. Они попали в узкий коридорчик, ведущий в прачечную комнату слева, затем подошли к другой, обитой, двери с целым рядом резиновых сапог, выстроившихся под старыми дождевиками, висящими на крючках.
Задний двор был окружен очень высокой стеной и еще хранил остатки булыжного мощения шестнадцатого века. Ворота в конце его были выкрашены зеленой краской. Эдвард Виккенгем отодвинул тяжелые засовы, чтобы открыть створки:
— Мы могли бы пройти и вокруг дома. Но этот путь намного короче, хотя, с другой стороны, здесь может оказаться больше грязи. В последнее время была плохая погода. — Он сделал знак следовать за ним.
Вскоре они подошли к большому амбару, до самой крыши увитому плющом. Перед ним праздно стояли древние повозки и разные ржавые механизмы. Эдвард Виккенгем помедлил:
— Давайте-ка посмотрю, не здесь ли он. Минуточку.
Виккенгем вошел внутрь, оставив дверь открытой. Внутри помещения оказался бассейн с выдвижным защитным экраном на электрическом приводе. За ним виднелись ступеньки, ведущие в спортзал с ультрасовременным оборудованием и зеркалами во всю стену, с душевыми и раздевалками, ныне пустовавшими.
— Тут его нет. Будем надеяться, он в конюшне, — сказал Эдвард, закрыв за собой дверь, и проверил пейджер.
Вслед за Виккенгемом-младшим они обогнули амбар, пройдя через другие ворота, которые вели к большой конюшне со стойлами не меньше чем на десяток лошадей. Заняты были лишь три из них. Двое мужчин убирали дворик, поливая его из шлангов.
— Отец здесь? — обратился к ним Эдвард.
Те помотали головой.
— Сожалею, я даже не представляю, где он может быть. Разве что… — Он обернулся к одному из конюхов. — А он не на болотах Бермарш?
— Возможно, сэр. Он выезжал сперва в загоне, потом мог отправиться в леса.
Виккенгем махнул ему в знак благодарности и поглядел на часы:
— Он вас ожидал?
— Нет, не ожидал. — Ленгтон уже начал раздражаться.
— Боюсь, мне надо ехать. Вернусь я поздно, так что предлагаю пройти обратно в дом.
— Давайте посмотрим на паддоке [10] , — предложил Ленгтон.
Дорогу всю развезло, и им приходилось обходить глубокие лужи, следуя за Эдвардом Виккенгемом, который с явным недовольством вышагивал впереди.
Как по сигналу, из леса, окружавшего паддок, на гнедом мерине не меньше семнадцати ладоней в холке выехал всадник и совершил круг по загону, перемахивая препятствия. Если он и видел, что его ожидают посетители, то сделал вид, будто их не заметил, и продолжал погонять гнедого, заставляя его брать барьер за барьером.
10
Паддок —огороженная площадка для проводки и седловки лошадей перед стартом.
Эдвард Виккенгем помахал рукой, и всадник натянул поводья. Лица его не было видно, поскольку сверху его закрывал жокейский шлем, а снизу — поднятый воротник твидового пиджака. На нем были кремового цвета джодпуры и черные ботинки. Он наклонился переговорить с Эдвардом, после чего выпрямился в седле и устремил взор на гостей. Кивнув, направил коня вперед.
Медленно подъехав к стоявшим плечом к плечу детективам, Чарльз Виккенгем посмотрел на них сверху:
— Сын сказал, вы желали меня видеть.
Ленгтон предъявил удостоверение и вгляделся в лицо мужчины. Очень темные глаза, крючковатый нос и тонкий суровый рот. Виккенгем соскочил с коня и передал поводья сыну.
Ленгтон представил ему Анну и Льюиса, но Чарльз Виккенгем, едва удостоив их взглядом, повернулся к сыну:
— Иди осмотри Уолтера: он стал прихрамывать на правую переднюю. Возможно, что-то с подковой. — Он похлопал гнедого по крупу. — И поторопись, хотя Уолтер сегодня совсем неторопливый.
— Сделаю. — Сын взлетел в седло и послал коня вперед.
Стоя напротив детективов и переводя взгляд с одного на другого, Виккенгем стянул кожаную перчатку:
— Так вы по какому делу?
— Не будет ли вам угодно вернуться с нами в дом? — с улыбкой предложил Ленгтон.
— Конечно, но сперва я хотел бы принять душ, если вы не возражаете.
— Это займет не больше минуты.
— Что ж, следуйте за мной.
Чарльз Виккенгем не повел их обратно огородами, а препроводил вокруг огромного здания к парадному входу в Холл. С помощью решетки перед дверью он стянул жокейские ботинки. Выразительно посмотрел на замызганную обувь гостей, однако, ничего не сказав, потянул створку и ступил в дом.