Красная Орхидея
Шрифт:
— Не знаю, стоит ли мне это говорить тебе, Джастин, но я видела некоторые весьма откровенные фотографии.
— Правда?
— Да, сексуального свойства.
— Видели б вы видео! — Она грубо хохотнула.
— Ты серьезно?
— О чем?
— Что твой отец снимал на видео эти…
— Оргии?
Анна отвернулась ополоснуть кружку, стараясь не нарушить неофициальность беседы.
— Они устраивались почти каждый уик-энд.
— И ты в них участвовала?
— Да.
— А твой брат?
— Да, и брат, и его подружки, и шлюхи, а когда приезжала мать — ей тоже нравилась эта вакханалия.
Анна вернулась на свое место рядом с Джастин, у которой так дергалась ступня, словно ей уже не подчинялась. Ее злость сделалась почти ощутимой.
— Я не могла дождаться, когда снова уеду в школу: сор из избы не вынесешь, отца ничем не остановишь — полная безнадежность. Я ничего не могла поделать. Я знала, что происходит, но у меня не было никого, кто бы вмешался, кто бы мне помог, поэтому я просто уезжала в школу и старалась об этом не думать.
— А твоя мать не препятствовала, когда он приставал к тебе?
— Ко мне?! О нет, меня папашка обходил стороной. Я была слишком крупная. Ко мне-то он не подкатывался. — Она крепко зажмурила глаза.
— К Эмили? — тихо спросила Анна, и Джастин кивнула:
— Я думала, он оставит ее в покое, если я во всем буду его слушаться, но он повадился забирать ее из спальни.
— Сколько ей было?
— Семь или восемь.
— И твоя мать об этом знала?
Джастин пожала плечами:
— Она такая же, как Эдвард. Если знала, то ничего не делала. Ее интересовало лишь то, сколько она из него сможет выцыганить, — и ей в итоге повезло.
У Анны зазвонил телефон.
— Вы не возьмете трубку? — спросила Джастин.
— Нет, это может быть только мой шеф, который хочет знать, куда я подевалась. Давай еще по кофе.
Джастин выставила вперед пустую кружку:
— Да, пожалуйста.
_____
Не получив ответа по мобильнику, Ленгтон позвонил Анне домой. Включился автоответчик. Он позвонил в больницу, и там сказали, что детектив Тревис уехала довольно давно. Заодно сообщили, что Эмили Виккенгем забрал из больницы брат.
Ленгтон встревожился не на шутку: почему Тревис не отвечает?
Он прошел в комнату следственной бригады и спросил, есть ли какие вести от нее. Никто ничего не знал.
Джастин положила себе несколько чайных ложек с горкой сахара и размешала кофе.
— Так что я всегда чувствовала свою вину, знаете ли, оставляя Эми, — она была таким милым маленьким созданием. Я думаю, наша экономка пыталась защитить ее, но с папой никто не был в безопасности.
— Когда она забеременела от него? — спросила Анна, и Джастин даже не попыталась спросить, откуда она это знает. Она только наклонила голову:
— О боже, это было ужасно. Она была такая юная, она ничего не понимала. Животик у нее раздулся, и она думала, что чего-то наелась, — такая она была невинная.
— Сколько лет ей было?
— Тринадцать. Когда он это обнаружил, то устроил истерику, точно она была виновата. Это было ужасно.
— И он сделал аборт?
Джастин кивнула, по ее лицу покатились слезы.
— И самое гнусное, что при этом он избавил себя от этой проблемы в будущем.
—
— В ходе операции он удалил ей матку — она больше не сможет иметь детей. Вот что он с ней сделал. После этого у нее начались приступы то слабости, то сумасшествия, и тогда он отправил ее на электрошоковую терапию.
Анна, потрясенная услышанным, потянулась, чтобы взять Джастин за руку, но та отдернула кисть.
— Я хотела убить его. У меня даже был план, как это сделать. Но он тогда частенько, знаете ли, меня навещал и все говорил, что бедная Эмили действительно психически больна, точно он не имел к этому отношения, когда на самом деле это была его только вина!
— Когда завели дело о сексуальных домогательствах в отношении ребенка, кто был инициатором?
— Я, конечно, — только он об этом не знал. Я убедила Эми пойти в полицейский участок и все рассказать, но получился глупый фарс. Он был местным светилом медицины, он мог кого угодно подкупить. А в этом деле ему, думаю, и не понадобилось кого-то подкупать — он уже упек ее в психушку. Он сказал, что все это она придумала и что у нее больное и чересчур богатое воображение. А потом он превратил ее жизнь в ад. Отчасти из-за этого мама и ушла от него. У нее было достаточно средств, хотя для нас с сестрой она ничегошеньки не делала. Теперь у нее было оружие, и она могла растрясти отца на кучу денег. У нее все упирается в деньги. Было так ужасно, когда она ушла, потому что мы потеряли Даниэллу, мамину горничную. Она была хорошая, как и наша старая экономка. Они как-то пытались помочь Эми, но у сестры психика совсем дала сбой… — Джастин достала носовой платок и высморкалась. — Она начала калечить себя: резала руки, ноги. Пару раз вообще втыкала в бедро нож. В общем, она то попадала в психушку, то выходила оттуда, пока я не убедила папу, что она нормальная и что я за нее отвечаю. Он сказал, что, если я о ней буду заботиться, он купит мне конюшни. Видите, как он действует? Обещаниями. Подкупом и посулами, а на самом деле ему все вокруг по фигу, кроме него самого.
— Ты знаешь, почему я в первый раз приехала с тобой поговорить?
— Да, конечно. Я ничего не знаю о тех двух девушках, и, если честно, ни черта они меня не беспокоят.
— Они умерли мучительной смертью.
— Да, но у нас с Эми и так жизнь полна дерьма — и что мне до них? Я никогда с ними не встречалась и никогда не знала о них, так же как и Эми.
— Когда он делал операцию твоей сестре, у него была для этого специальная комната?
— Вы имеете в виду хирургическую? Ну да, он ее так называет. Там полно лекарств и всякой хрени. Это в старых подвалах. Так что да, была. Давно я туда не наведывалась. Сами понимаете почему.
— В подвал?
— Нет, в этот долбаный дом. Я просто не могу смотреть ему в лицо. Я так его ненавижу, так ненавижу!
Неистовая злоба в ней определенно нарастала. Анна чувствовала себя вконец измученной от того жуткого напряжения, с которым выслушивала весь этот кошмар, пытаясь сохранять внешнее спокойствие.
— Если он все же виновен, он уйдет из вашей жизни на долгие годы.
— Ха! Не смешите меня. Держу пари, его не поймают. Если он что-то и сделал, то всегда может это скрыть. Вы его не знаете: он уйдет от любого наказания, даже за убийство. Он от всего чего угодно может уйти.