Красная тетрадь
Шрифт:
Я смутился, не знал, что ответить, да и разве меня спрашивали? Женщина сказала:
– Открой рот, покажи зубы.
Я сделал, как она сказала. Женщина заглянула мне в рот, пальцами потрогала мои зубы.
– Чуть острее, – сказала она. – Способен к тонкой работе?
Я чувствовал ее интерес ко мне, но это был интерес к живому существу, столь сильно отличающемуся от нее, что становится сложно ему сочувствовать.
Я сосредоточился, заострил свои зубы.
Женщина едва заметно улыбнулась. Ее руки
Боря потом сказал:
– Выглядят так, будто их воспитали роботы.
А я сказал:
– Может, это и правда! У них там, наверное, так много роботов.
Но этот разговор случился у нас уже после экзамена. Тогда я не подумал о роботах, а подумал просто о холодном металле и о том, что эти прикосновения ужасно сочетаются с царящим вокруг сладковатым карболовым запахом.
Она сжала мой язык.
– Длиннее.
Я сделал, что сказано.
– Хороший мальчик. Забелин, на твой взгляд, насколько его специализированные клетки легко переходят в плюрипотентные?
Надо же, подумал я, это и есть научная терминология для описания моего состояния. Мне стало интересно, но я же не мог спросить.
– Да, – сказал мужчина. – Насколько быстро?
– У Шиманова менее чем за минуту, у Жданова – три-пять минут.
– Хорошо, – сказал мужчина, а потом он достал из кармана халата острое лезвие и прежде, чем я успел что-либо понять, полоснул им по Бориному горлу.
– Боря! Нет, подождите, Боря!
Женщина резко надавила мне на плечи.
– Сидеть. Забелин, он же подчинится?
– Он испуган.
Борина кровь хлынула на пол, ее оказалось так много. Он прижимал руки к шее в нелепой попытке остановить кровотечение. Я едва не упал с кушетки, но Боря вдруг поднял липкую, покрытую кровью руку, сделал легкое движение влево, мол, не надо.
А я его в тот момент хорошо понял, словно бы все те глупые и обидные моменты, когда он помыкал мной, приказывал мне, управлял мной, случились с нами ради этой минуты, чтобы я его послушался.
Боря отвел от горла вторую руку. Кровь еще стекала вниз, но раны уже не было.
– Порядок, – сказал он, показав красные зубы. Мужчина брезгливо оглядел свой залитый кровью халат. Наверное, он не привык к грязи, которая не пропадает сразу. Пол ведь был уже чистый. Так, наверное, везде в Космосе.
Женщина сказала:
– Повернись ко мне.
Ее голос на миг показался мне даже дружелюбным. А потом она легко, деловито, без лишних эмоций вонзила скальпель мне в живот. Несколько быстрых движений, несколько быстрых и глубоких проникновений. Я не ощутил боли, но ощутил страшную пустоту там, где мое тело было цельным еще секунду назад.
А еще я запаниковал.
Женщина подозвала Эдуарда Андреевича, чтобы тот дал ей сменные перчатки. Она спокойно смотрела на меня, а мне
Чтобы попросить помощи или даже чтобы испачкать ее.
Я, конечно, понимаю, что ученым необходимы стальные нервы, и умение дистанцироваться, и еще много других вещей, которых мне не понять. Но я так испугался, не мог сосредоточиться, потом пришла и боль, сильная и очень неестественная – прежде я не испытывал такую боль, она не была похожа ни на что, что может случиться с организмом изнутри.
Боря тоже дергался на своей кушетке, но его держал тот мужчина.
– Дисциплина, – сказал он. – Веди себя спокойно.
Знаете это чувство, когда от волнения забываешь, как решаются простейшие примеры, или не можешь вставить в замок ключ, или даже перестаешь соображать, как дышать?
Это случилось и со мной.
Боря ругался, но я уже с трудом различал его слова. Слабость накатила на меня очень быстро, я упал на кушетку и смотрел на белый холодный свет, которым все здесь было пронизано.
Тогда я подумал: сейчас я умру. Я не справился, и я умру.
Если вдуматься, самая справедливая вещь на свете.
Но как же я испугался, запаниковал, задрожал. Недостойно. Я попытался унять страх, но боль не давала этого сделать.
Рядом каким-то образом оказался Боря, он что-то спрашивал у меня, потом резко надавил на одну из ран, его тут же схватили за руку, но еще более страшная боль, чем прежде, в самом деле меня отрезвила.
В конце концов, вы ведь знаете, мы всегда вспоминаем, как дышать. А то, что происходит со мной, когда я изменяюсь, это так же естественно, как дыхание.
Сначала я перестал ощущать ужасную пустоту внутри, а затем утихла и боль. Мне больше не было холодно, я не дрожал, меня не тошнило, и слабость ушла. Я сел на кушетке, оглядел свой живот, провел по нему рукой – все хорошо. Все-таки это очень странно, видеть столько своей крови и не видеть раны, через которую она покинула тело.
Женщина сказала:
– Почти пять минут.
– Он испугался. С ним такое впервые.
– Я думала, он потеряет сознание.
– Он очень выносливый.
Потом мужчина попросил нас с Борей лечь на кушетки. Я посмотрел на Борю, он одними губами прошептал мне что-то, что я понял как неприличное слово. Я покачал головой, какой, мол, ужас, что ты себе позволяешь.
Женщина мягко, но холодно погладила меня по голове.
– Посмотри на меня, – сказала она. Я снова ощутил себя умным, но животным.
– Ребра, – сказала она. – Сделай их острыми, сломай, пробей себе кожу.
Как выполнить это задание я не знал, но, подумав, прижал пальцы к ребрам, истончил кости в том месте, где чувствовал свои пальцы, и ребра в самом деле хрустнули.