Красная тетрадь
Шрифт:
«А ты как думаешь?» – захотелось спросить Алеше. Разумеется, он удержался.
– Если я правильно все понимаю, ваша мать с ним еще по Петербургу знакома, – сказал остяк, стараясь держаться как можно ближе к истине. – Вроде бы они в одном доме служили, у одних господ.
– Мама Вера дружит с настоящим разбойником. Ну надо же! – удивленно сказала Соня и, наклонив голову, пальцем почесала основание косички.
Алеша с немалым облегчением подумал о том, что сам потрясающий факт знакомства Веры с разбойником, по-видимому, вытеснил из памяти детей увиденные ими подробности отношений мужчины и женщины.
– А откуда
– Это – тайна, – важно сказал Матюша. – Поскольку она не только наша, то мы тебе не можем сказать. Прости, пожалуйста, Алеша, – ласковый ребенок потерся щекой о рукав остяка.
– Угу. А матери можете сказать? – теперь, когда шок от происходившего под елкой и вокруг нее минул, странное поведение детей тревожило Алешу все больше.
– Нет, и маме Вере пока не можем, – помотала головой Соня. Тоненькие косички смешно подпрыгнули на ее узких плечах. – Потом, когда все узнаем, расскажем.
– Послушайте меня, – стараясь говорить максимально убедительно, начал Алеша. – Вы ведь знаете, что вожжаться с разбойниками и даже следить за ними, это очень опасно. Поэтому вы должны мне теперь рассказать, а я постараюсь…
– А мама Вера тебе рассказала, что она с разбойником вожжается? – спросил Матюша. Глазки его сверкнули при этом так подозрительно, что Алеша поневоле еще раз спросил себя: «так ли уж они ничего не поняли?!»
– Ладно, – вздохнул старый остяк. – Сейчас отправляемся домой, а потом будем разбираться…
– А ты, Алеша, маме Вере не расскажешь? – тревожно спросила Соня. – Мне кажется, ей не понравится, если она узнает, что мы…
– Да уж, – Алеша вздохнул еще раз. – Точно, однако, не понравится. А вы сами-то мало-мало не проболтаетесь?
– Истинный крест! Ей-богу! – хором сказали мальчик и девочка и разом перекрестились. Матвей крестился правильно, а Соня почему-то на староверский лад.
Вера открыла глаза.
Она лежала на боку и чувствовала на своем бедре тяжесть горячей мужской руки. Прямо перед ее лицом крупный лесной муравей волок куда-то еловую иголку. «Наверное, муравейник после зимы починять», – подумала Вера. Иголка была раза в три больше муравья, он ронял ее, но снова упорно подхватывал и продолжал путь. Прикинув общее направление движения муравья, Вера протянула свободную руку и осторожно взяла иголку двумя ногтями. Муравей, как она и ожидала, повис, уцепившись лапками за добычу. Женщина села, наклонилась вперед и опустила иголку с муравьем как могла дальше от края одеяла. «Чтоб не раздавить случайно,» – объяснила она в ответ на вопросительный взгляд мужчины. Потом снова легла и накрыла немедленно вернувшуюся на место руку Никанора своей ладонью.
– Ты не знаешь слов, не можешь говорить. Я – могу. И буду теперь говорить за нас обоих… Ты такое говорил обо мне… про «все эти годы» и прочее… И дело вовсе не в золоте. Точнее, не только в нем. Я всем кажусь деревянной и бесчувственной, я знаю это, да где-то я такая и есть. Но неделю назад я и вправду очень боялась, что разочарую тебя… Ведь у меня… Что я, если здраво взглянуть? Ты придумал меня за все эти годы на каторге, а в обычной жизни тебе могло стать обидно… Теперь я вижу, что это не так и мне… мне радостно, Никанор. Я ведь тоже уже почти забыла, как это, когда… Ты был сильным, как я тебя и просила. Ты угодил
– Ты мне – тоже! – горячо вставил Никанор, целуя плечо Веры.
– Я рада этому, правда, рада, Никанор. Я старалась и всю неделю вспоминала, что нравилось тебе тогда, в Петербурге…
– Верочка, перестань… – попросил Никанор. – Иначе я не смогу…
– Хорошо, Никанорушка, прости, я больше не буду. Но мне хотелось сказать тебе, чтобы ты знал и помнил…Теперь мы будем с тобой прощаться. Я хочу, чтобы ты первым ушел. Сможешь?
– Для себя – не смог бы. Для тебя – смогу.
– Благодарю тебя.
Желтая пичужка с голубой головкой смотрела на уходящего человека с верхушки ели. За истекшую неделю она успела свить гнездо и отложить туда пять голубоватых, в коричневую крапинку яичек. Теперь она сидела на яйцах и была всем довольна. Люди больше не пугали ее. Они приходили каждый вечер, жгли свой костер, разговаривали и отпугивали своим присутствием и запахом всех хищников, любителей птичек и яиц, – от ворон до куницы. Желтая пичужка с голубой головкой чувствовала себя в безопасности. Можно даже сказать, что она полюбила этих людей и считала их своими. Они же ее так ни разу и не заметили.
На исходе дня лесной муравей приволок иголку в родной муравейник и отправился спать в тепло подземных этажей. Несмотря на конец весны, ночи стояли еще прохладные.
«… и если одному доводится всю жизнь, как малому муравью, тащить в родное гнездо то былинку, то крошку, то крупинку сахара, и быть тому довольным и счастливым вполне, то другим Господь отпускает непонятные страсти и душевные испытания. Притом без всяких вроде бы к тому оснований. Чему, какой цели это служит, как вы полагаете, Софья Павловна? Я понимаю, что Божественный промысел подчиняется иной, нечеловеческой логике, но в ее плотском, материальном воплощении непременно должны учитываться земные законы. В чем же этот учет? Всю свою жизнь, сколько себя помню, я за высшее благо почитала мирно жить с мужем и детками в собственном доме, утруждаться по хозяйству, справлять христианские праздники, исправно ходить в церковь и радоваться простым и всем понятным радостям. Отчего же и по какому закону вокруг меня клубится все это?…»
Сзади послышался тихий скрип открывающейся двери. Вера быстро прикрыла незаконченное письмо листом бумаги со сметой продуктов для лавки. Оглянулась.
Остяк Алеша, казалось, еще постарел со вчерашнего вечера. Тяжелой шаркающей походкой он приблизился к столу, за которым сидела Вера, оперся на него рукой. Вера привычно потерлась щекой о рукав.
– Устал, Алеша? Дела замучили?
Остяк кивнул.
– Может быть, ну их к бесу, Коськины прииски? Что нам, без золота этого денег не хватает?
Алеша отрицательно помотал головой.
– Не в том дело. Там все правильно идет. Подношения я раздал, кому следует. Теперь обождать надо и все бумаги будут у нас. Торф на речке Гнилушке уже самоеды вскрывают. Двое мастеров ладят самую простую машину. Я им всем живыми деньгами заплатил, и теперь они будут стараться и не будут болтать. Сейчас надо бы твои дела ускорить. Мои соплеменники невзыскательны, но даже они не могут в гнездах жить да кореньями питаться…
– Да-да, Алеша, я вот как раз сметы считаю. Бакалея, мясо, прочие товары. Амбар-то когда готов будет?