Красная Валькирия
Шрифт:
– Папа, - закричала Аннушка, - папа, иди сюда, сама товарищ Рейснер пришла говорить с нами о Леночке!
– Так профессор Энгельгардт все-таки дома?
– уточнила Лариса.
– Тем лучше.
Одна из дверей, направо, по длинному полутемному коридору, распахнулась, на пороге появился профессор Энгельгардт в каком-то нелепом рыжем пиджаке с суконными заплатами на локтях и старых растянутых на коленях брюках.
– Аня, пригласи гостью сюда!
– предложил он, и Лариса вошла вслед за Анной в комнату профессора.
В этой тесной и бедной комнате Лариса почувствовала себя легко и спокойно, как в далеком прошлом, еще до мировой войны. Высокие шкафы, где за стеклянными дверцами матово поблескивали корешки книг, какие-то свитки - наверное, китайские или тибетские, на стенах - иероглифы, в рамках, словно картины... И сам профессор - с одухотворенным, благородным лицом и доверительным, мягким голосом, казавшийся значительным даже в своем нищенском наряде... "Похоже, Гафиз женился на Анне ради профессора и его библиотеки...
– усмехнулась своим мыслям Лариса.
– Профессор учил Гафиза сокровенному смыслу китайских иероглифов и переводил для него стихи поэтов эпохи Тан. Увы, мой отец не нашел бы с Гумилевым ни одной общей темы, кроме всемирной истории казней...".
– Изволите чаю, Лариса Михайловна?
– спросил профессор.
– Папа у нас нет чаю!
– вмешалась Аннушка.
– Ты забыл...
– И вправду нет...
– вспомнил профессор.
– Я как раз собирался выменять одну редкую книгу на чай. Но не смог с ней расстаться. Какая жалость! Но ничего - выменяю на молоко для Леночки.
– Не нужно ничего менять, Николай Александрович, - успокоила его Лариса, - в парадном ждет мой знакомый. Мы принесли вам продукты - рис, чай, молоко, масло. Только не отказывайтесь, прошу вас...
– Вы просто добрая фея, Лариса Михайловна!
– восхитился профессор.
– Чем я могу отблагодарить вас? Разве что книгой... Ах, да, конечно... У меня есть одна книга, которую очень любил Николай Степанович. Я подарю ее вам. Это стихи Гафиза в переводе на немецкий. В переводе поэта-романтика и философа Георга-Фридриха Даумера. Прекрасный перевод, один из лучших, хоть и не очень точный! И издание редкое, можно сказать, редчайшее, - гамбургское, 1846 года! Вы ведь знаете немецкий?
– Знаю, отчего же не знать. Я ведь из рода прибалтийских баронов. Спасибо, Николай Александрович. Эта книга будет особенно дорога мне: в письмах я называла Гумилева Гафизом...
– Я знаю, Лариса Михайловна.
– Знаете?
– изумилась Лариса.
– Откуда?
– Николай Степанович мне говорил.
– объяснил профессор. Незадолго до своего ареста он сказал мне, что однажды вы придете к нам. И просил подарить вам эту книгу.
Лариса не смогла ничего ответить. Прижала руки к груди, чтобы никто не услышал, как тяжело и гулко бьется сейчас ее сердце. Потом собралась с силами, сказала:
– Но откуда... Господи, откуда он знал?
Добрая, мягкая улыбка озарила лицо профессора.
– Поэты - всегда провидцы.
– ответил он.
– Неужели вы об этом не знаете?
Тут Лариса наконец-то решилась раскрыть подлинную цель своего прихода. С Анной Энгельгардт она никогда бы не смогла говорить открыто и доверительно. Но с этим пожилым мудрым человеком ей было легко и спокойно, как в лучшие минуты жизни.
– Знаю, Николай Александрович, но я пришла сюда не за этим. У меня есть к вам одно дело - может быть, странное, нелепое, но спасительное для Леночки.
– Для Лены?
– резко и зло спросила Аннушка.
– При чем тут Лена?
Лариса несколько минут молчала, собиралась с духом, потом все-таки сказала:
– Я слышала от знающих людей, что вас, Николай Александрович, могут арестовать. И вашу дочь, возможно, тоже. Отдайте мне Леночку. Быть может, не навсегда, на время. У меня она будет в безопасности. Я воспитаю ее, как собственную дочь. Лучше моя семья, чем детдом...
– Откуда же вы знаете это, Лариса Михайловна?
– почти равнодушно, без тени испуга, спросил профессор.
– Не спрашивайте, я не могу сказать. Просто поверьте мне на слово. Ради памяти Гумилева.
Профессор ничего не ответил. Открыл шкаф, долго искал нужную книгу, потом все-таки нашел и протянул ее Ларисе.
– Я многое знаю о вас, Лариса Михайловна, - сказал он.
– Мне говорил Николай Степанович. Он часто бывал откровенен со мной, называл "учителем", хоть я и не достоин такой чести. Моя дочь виновата перед вами - простите ее, если можете. Но Лену мы вам не отдадим - не потому, что не доверяем вам, упаси Боже, нет...
– Но почему же?
– изумленно спросила Лариса.
– Потому что... Знаете, есть такое стихотворение у Николая Степановича, одно из последних. Вы, должно быть, его не знаете... Там говорится: "Смерть в дому твоем и в дому моем. Ничего, что смерть, если мы вдвоем". И я вам тоже скажу Лариса Михайловна: ничего, что смерть, главное, что мы вместе - я, жена моя, сын, Аня, Леночка... Нас, стариков, арестуют, найдется, кому Лену забрать... К матери Николая Степановича в Бежецк отправим...
– Вы же голодаете, а в Бежецке, я слышала, еще хуже. А у нас в семье...
– А у вас - и рис, и молоко, и масло... Все это хорошо, я понимаю, но в своей семье ребенку все равно лучше. А за помощь - спасибо. Если пожелаете, найдите среди своих друзей у власти тех, кто книги любит, скажите: "Профессор Энгельгардт библиотеку распродает...". У меня библиотека большая, Леночку прокормить хватит. Или сами книги купите, помогите старику! Уж лучше в ваши руки, чем чекистам на самокрутки или, пардон, в сортир! Вы ведь - Николай Степанович говорил - и сами хорошие стихи писали...