Красная Валькирия
Шрифт:
"Что же мы сделали с Россией?
– думал он.
– Неужели мы не хотели ей счастья? В чем ошибка? Может - все, с самых истоков, было не так, неправильно?! Выходит, мы боролись, страдали, гибли и убивали других для того, чтобы к власти пришел Сталин и превратил всю страну в "исправительный объект особого режима"?".
Ответить себе на эти вопросы у Раскольникова не хватало решимости. Он подолгу беседовал сам с собой, словно одержимый. Сочинял "Открытое письмо Сталину". "Это будет мое послание опричному царю Ивашке Грозному, Кобе-Джугашвили, - горько усмехался он.
– От нового князя Курбского,
В парижском театре Сен-Мартэн поставили пьесу Раскольникова "Робеспьер". В молодом генерале Бонапарте, штурмующем ратушу, где укрылись якобинцы, пришедшие на премьеру "русские парижане" узнали Сталина. "Польстили вы советскому диктатору, - сказал Раскольникову Фондаминский.
– Ну какой он Наполеон? Скорее, помесь Фуше с Талейраном... Ленин - это конечно, Робеспьер, тут я согласен. Только гильотины у вас не было - расстрельными нарядами обходились, или веревкой".
Премьера в театре Сен-Мартэн, как и связи Раскольникова с "белоэмигрантами", привели Сталина в крайнее раздражение. В Париже "невозвращенца"-полпреда стали "пасти" агенты советской разведки. Однако Раскольников, воспитанный большевистским подпольем, нутром почувствовал слежку и уехал с семьей в Ниццу. Но и там его не оставляли "без присмотра". Стальная натура красного "кондотьера" не выдержала всех испытаний - стали сдавать нервы.
В конце августа 1939 года Федор Федорович оказался в одном из госпиталей Ниццы. Около него постоянно находилась жена. В Москве в эти дни был подписан пакт Молотова-Риббентропа, о котором наперебой трубили местные газеты. Раскольников с нервной усмешкой сказал жене, что теперь или Сталин с Гитлером разделят мир, или один паук сожрет другого.
В зрелые годы Федор, сын священника, редко думал о Боге. Но теперь вот подумалось - и стало тяжело. Нестерпимо болела душа и, чтобы хоть как-то спастись от этой боли, Раскольников стал диктовать жене "Открытое письмо Сталину". Она сидела у больничной койки, его любимая подруга, его Муза, терпеливо стенографировала и пыталась казаться веселой.
В окно вливался радостный шум срезиземноморского города, пахло морем и хвоей... Сейчас Раскольникову отчаянно не хотелось умирать! Нужно было жить долго, быть счастливым, делать прекрасные и добрые вещи... Но уже не оставалось времени. Душа горела страшной болью и жаждала покаяния и прощения. Когда он писал, ему казалось, что прощение приходило, и это было живительным глотком мира и покоя.
– Пиши, Муза, - торопил он.
– Пиши, милая... Нужно успеть!
И она стенографировала:
"Сталин, вы объявили меня "вне закона". Этим актом вы уравняли меня в правах - точнее, в бесправии - со всеми советскими гражданами, которые под вашим владычеством живут вне закона.
Со своей стороны отвечаю полной взаимностью: возвращаю вам входной билет в построенное вами "царство социализма" и порываю с вашим режимом.
Ваш "социализм", при торжестве которого его строителям нашлось место лишь за тюремной решеткой, так же далёк от истинного социализма, как произвол вашей личной диктатуры не имеет ничего общего с диктатурой пролетариата. (...)
Стихийный рост недовольства рабочих, крестьян, интеллигенции властно требовал крутого политического маневра, подобно ленинскому
Честное проведение в жизнь демократических принципов демократической конституции 1936 года, воплотившей надежды и чаяния всего народа, ознаменовало бы новый этап расширения советской демократии.
Но в вашем понимании всякий политический манёвр - синоним надувательства и обмана. Вы культивируете политику без этики, власть без честности, социализм без любви к человеку.
Что сделали вы с конституцией, Сталин?
Испугавшись свободы выборов, как "прыжка в неизвестность", угрожавшего вашей личной власти, вы растоптали конституцию, как клочок бумаги, выборы превратили в жалкий фарс голосования за одну единственную кандидатуру, а сессии Верховного Совета наполнили акафистами и овациями в честь самого себя. В промежутках между сессиями вы бесшумно уничтожали "зафинтивших" депутатов, насмехаясь над их неприкосновенностью и напоминая, что хозяином земли советской является не Верховный Совет, а вы. Вы сделали всё, чтобы дискредитировать советскую демократию, как дискредитировали социализм. Вместо того, чтобы пойти по линии намеченного конституцией поворота, вы подавляете растущее недовольство насилием и террором. Постепенно заменив диктатуру пролетариата режимом вашей личной диктатуры, вы открыли новый этап, который в истории нашей революции войдёт под именем "эпохи террора".
Никто в Советском Союзе не чувствует себя в безопасности. Никто, ложась спать, не знает, удастся ли ему избежать ночного ареста, никому нет пощады. Правый и виноватый, герой Октября и враг революции, старый большевик и беспартийный, колхозный крестьянин и полпред, народный комиссар и рабочий, интеллигент и Маршал Советского Союза - все в равной мере подвержены ударам вашего бича, все кружатся в дьявольской кровавой карусели.
Как во время извержения вулкана огромные глыбы с треском и грохотом рушатся в жерло кратера, так целые пласты советского общества срываются и падают в пропасть.
Вы начали кровавые расправы с бывших троцкистов, зиновьевцев и бухаринцев, потом перешли к истреблению старых большевиков, затем уничтожили партийные и беспартийные кадры, выросшие в гражданской войне, вынесшие на своих плечах строительство первых пятилеток, и организовали избиение комсомола.(...)
Вы сковали страну жутким страхом террора, даже смельчак не может бросить вам в лицо правду.
Волны самокритики "не взирая на лица" почтительно замирают у подножия вашего пьедестала.
Вы непогрешимы, как папа! Вы никогда не ошибаетесь!
Но советский народ отлично знает, что за всё отвечаете вы, "кузнец всеобщего счастья".
С помощью грязных подлогов вы инсценировали судебные процессы, превосходящие вздорностью обвинения знакомые вам по семинарским учебникам средневековые процессы ведьм. (...)
Вы оболгали, обесчестили и расстреляли многолетних соратников Ленина: Каменева, Зиновьева, Бухарина, Рыкова и др., невиновность которых вам была хорошо известна. Перед смертью вы заставили их каяться в преступлениях, которых они не совершали, и мазать себя грязью с ног до головы.