Красная волчица
Шрифт:
Никифор молча соглашался с отцом. «Старик скоро богу душу отдаст, тогда я — хозяин», — думал Никифор.
И в мечтах видел себя уже в Карске. Сам Крохалев с ним за руку здоровается, в свои хоромы зовет. Пьют они заморские вина, с девками гуляют.
— Степка с Митькой от злости все зубы поломают, — хихикал в редкую бороденку Трофим Пименович, — Пройдоха Крохалев. Учись, Никифор. Вокруг пальцев обвел краснопузых.
А Никифора думы вели все дальше. Он видел себя на палубе собственного парохода. У причала — баржи с товарами. Чего только тут нету. На берегу толпятся эвенки.
У каждого мешки с пушниной. Среди инородцев Степан, Митька, Василий. Мнут свои шапки, кланяются Никифору, просят муки, сахару, табаку, спичек, пороху, дроби.
— Свой коммунизм ешьте, — отвечает Никифор и отворачивается.
— Накорми, Никифор, — слышатся голоса. — Христом-богом просим.
— Бога вспомнили. Забыли, как на нашу лавку зубы точили?
— По молодости, по глупости, — слышатся голоса.
— Ладно. Я не злопамятный. Берите метлы и метите дорогу до моего дома.
Идет Никифор. Сапоги поскрипывают. Атласную розовую рубаху треплет ветер. Впереди него согнутые спины Степана, Митьки и Василия — метут дорогу.
— Плохо работаете, — прикрикивает Никифор. — Видите, на сапогах пыль. Придется вам у другого, купца обедать. Я бездельникам не потакаю.
Идет Никифор, а с боков народ. Кланяются ему. Рядом приказчик бежит, докладывает, сколько наторговал. Тыщи лежат в железном сундуке. Их солдат с ружьем охраняет.
— Выйдем из леса, в город с обозом снаряжайся, — прерывает мысль Никифора отец. — Туды рыбу, мясо, кожу свезешь. Оттуда привезешь муки, пороху, дроби. Я потом тебе пропишу все. К весне, когда инородцы заголодают, за пуд муки можно будет пять соболей взять. Только кое-кому надо шепнуть, чтоб припрятали. И впрок не худо будет договориться.
Никифор продолжал мечтать. У него в деревне дом под железной крышей. Табун лошадей. Оленей надо завести с тысячу. Потом сдавать охотникам под пушнину. Погоди, Крохалев, все Среднеречье возьму в свои руки. В каждом селе у меня по приказчику, будет. Сибирский купец Никифор еще на ярмарке в России покажется. А Степан и Митька? Советская власть? Долго не продержится.
И вдруг в зимовье появились Степан с Василием. Увели отца. А с ним и мечту. Никифор вскочил и заметался по зимовью. Хватил пудовым кулаком по столу, лопнули кедровые доски.
— Врете, сукины дети, кровью умоетесь.
Оделся он в собачью парку, схватил винтовку и пошел на лыжах к горам. Вскоре он обогнал аргиш, залег в сосняке. Отсюда хорошо видна тропа, и в то же время его не могут учуять собаки, сажень сто было. По лесу бродил ветер, сбрасывал с деревьев снег, шептался с ветками. Уныло, по-кошачьи, кричали кукши. У Никифора гулко стучало сердце, дрожали пальцы.
Послышался звон бубенчика, постукивание копыт. На тропе показались Кердоля и отец, за ними шел Степан с винтовкой в руках. За Степаном трусцой бежал Малыш, за ним Василий вел оленей, у него винтовка тоже была наготове.
Кердоля шел свободно, точно спешил к кому-то в гости. Трофим Пименович с трудом переставлял ноги, горбился, будто нес какую-то тяжесть, редкую бородку его припудрил иней. Степан, сжимая винтовку, посматривал по сторонам. Шапка сдвинута на затылок, обрезанная выше колен шинель — нараспашку. Длинное лицо хмурое, жестокое.
У Василия из-под шапки виднелась повязка, на виске она алела красным пятном, лицо бледное.
Никифор загнал в ствол патрон и вскинул винтовку. Вот она, распахнутая грудь. Поймал ее на мушку. С наслаждением он держал на прицеле Степана. «А может, тебя вторым положить?» Никифор поймал на мушку грудь Василия, положил на холодную сталь спускового крючка палец. «Еще пять шагов тебе жить. Вот дойдешь до пенечка и — амба». Вдруг позади треснула ветка. Никифор оглянулся: в нескольких шагах от него стояла Ятока и на изготовке держала ружье. У Никифора от неожиданности и страха винтовка выпала из рук.
Поморов сразу же после уроков зашел к деду Корнею и засиделся. Старый охотник был рад гостю. Угощал Поморова вяленой соха'тиной и рассказывал ему одну за другой таежные истории.
— Иду я загривком по хребту, — дед Корней посмотрел в окно на дальние горы. — А снег уже чуть не по колено. Кобель куда-то запропастился. Азартный был, широко ходил. Потом услышал его лайку. Впереди голос подает. Прислушался — на соболя лает: сердито, но с уважением. Любил он промышлять этого зверька. Нет ни следка, а он его как из-под земли найдет.
Хребет на понижение пошел. Лес кончился. Я на прогалину вышел и оказался на скале. Кобель внизу где-то лает, сверху мне не видно. Я решил подойти поближе к закрайку и заглянуть вниз. Впереди бугорок, я думал, камень, а это снег надуло. Шагнул — и белый свет замелькал перед глазами. Закрыл глаза, чтобы не видеть собственной смерти, а тут меня как что-то дернет за спину, чуть все потроха не вылетели. Думаю, конец. Потихоньку глаза открываю: рядом отвесная скала, внизу камни из снега торчат. А я на дереве болтаюсь: вершина пришлась мне по спине под ремень. Тем и спасся от неминуемой гибели.
В комнату вошла Домна Мироновна.
— Батюшки, что делается-то на белом свете, — разохалась она. — Степан с Васькой Кердолю поймали да старика Трофима Двухгривенного под ружьем, как разбойника, привели. Василий в крови, говорят, стрелял злодей-спиртонос в него, да шаманка пулю отвела. Господи, вот страхи-то какие. Помилуй нас, царица небесная. Отведи беду от нашего дома.
Дед Корней и Поморов схватились за шапки и на улицу. К сельсовету подходил аргиш. Степан конвоировал Кердолю и Трофима Пименовича. За ними с забинтованной головой вел навьюченных оленей Василий. Бабы кинулись к сельсовету. Прасковья Спиридоновна упала в ноги к Трофиму Пименовичу и заголосила на всю деревню:
— Трофимушка, за что такой позор на нашу голову?
Старик дрожащей рукой гладил ее волосы.
— Что теперь с нами будет-то? Ой, горемычные. Люди, хоть вы заступитесь за несчастных. Не повинен Трофимушка ни в чем…
Степан угрюмо смотрел на эту сцену.
— Поплакали, хватит. Заходите, — скомандовал он арестованным.
Прасковья Спиридоновна встала.
— Отольются тебе, Степан, наши слезы, — выкрикнула она ему в лицо. — Кровью бы не пришлось плакать.
Степан тряхнул головой и медленно заговорил, выделяя каждое слово: