Красная волчица
Шрифт:
Старики все встали и поклонились Кучуму. Подошли все охотники, пастухи и тоже поклонились.
Степан толкнул в бок Поморова.
— С богом что делать будем?
— Заставим его служить Советской власти.
Встал и Кучум, длинный, нескладный, и поклонился.
— Уважаемые старики. Спасибо вам.
На середину комнаты вышли девушки во главе с Ятокой.
— Хозяйки рода Делаки на дараму[30] зовут, — пригласила Ятока всех, кто был в комнате.
— А хватит ли еды угостить охотников славного рода Делаки и гостей? — согласно обряду спросил Кучум.
— Хватит-хватит, — дружно ответили девушки.
— А вкусна ль дарама?
— Вкусна-вкусна!
— Хороши ли хозяйки?
— Ой, хороши.
— А будут ли песни, пляски?
— Будут-будут!
— Где же праздник нас ждет?
— У реки и у гор. Приглашаем вас всех. Веселиться начнем.
Кучум первым вышел из сельсовета. За ним старики, а следом — молодые охотники и гости.
За школой, на расчищенной от снега площадке, горели костры и в котлах варилось мясо. Старики и гости во главе с Кучумом сели полукругом на коврики. Женщины перед каждым поставили деревянные подносы с мясом, деревянные чашки для питья с бульоном. А в центре — небольшой туес с солью. Первым начал есть Кучум, и все последовали его примеру. А девушки и парни встали в круг, взялись за руки и начали танец ёхор. Ятока запела:
Радуйтесь, горы, радуйтесь.
Все танцующие в такт словам, сделав шаг вперед и шаг вправо, подхватили слова:
Радуйтесь, горы, радуйтесь.
Ятока запевала:
Праздник в тайгу к нам пришел.
Танцующие подхватили:
Праздник в тайгу к нам пришел.
А мужчины уже вели деловой разговор.
— Об оленеводах надо подумать, — наставлял Степан. — Охотники за пушнину получили все, что надо. А пастухи еще худо живут: купить им в Госторге не на что ни продуктов, ни товаров. Пушнину-то они не добывают.
— Верно говорит Степан, — отозвался Кучум. — Теперь олени наши. Думать о пастухах надо. Худо они живут, бедно.
— Я получил письмо с приисков. Послал мне друг, вместе воевали, он там комиссаром. Мяса у них нет. Давайте продадим им старых оленей. На эти деньги там же купим для пастухов одежду и продукты. Рабочим поможем, и нам будет хорошо.
— Старых оленей наберется штук, двести, — подсчитал Кучум. — Все равно их на мясо бить надо. Иначе пропадут.
— Вот и хорошо. Отправим туда несколько оленеводов и тебя, Кучум…
А к костру уже подходили парни и девчата из деревни. Василий принес гармошку.
…Утром Степан выписал Кучуму мандат: «Податель этого документа Кучум является на всем Среднеречье представителем Советской власти. Все его распоряжения и указания обязательны для всех.
Председатель Матвеевского сельского Совета — С. Воронов».
Василий, Сема, Кайнача, Женя, Дуся и Ятока шли по улице.
— Куда это вы такой гурьбой? — встретил их недалеко от своего дома дед Корней.
— На собрание, — ответил Василий. — В комсомол вступать будем.
— А что это мне-то никто про собрание не сказал? Придется теперь дела бросать.
— Ничего. Собирайся, дедушка, — улыбнулся Сема. — Мы без тебя собрание не начнем.
— Вот и ладно. Я вскорости приду, — дед Корней заторопился к дому.
— Я тоже хочу в комсомол, — вздохнула Ятока.
— Степан говорил, год обождать надо, — ответил Василий.
— Пошто так?
— Ты еще неустойчивый элемент. Ну, как лед весной, с виду вроде ядреный, а наступил на него, он и рассыпался. Вот так и ты. А вдруг шаманить начнешь? И будет позор всему комсомолу и Советской власти.
— Совсем ты смешной, Вася. Как буду шаманить? Халат отдала, шапку отдала, бубен отдала.
— Долго ли все это смастерить.
— Ты не обижайся, Ятока, — вмешался в разговор Сема. — На собрания мы тебя будем приглашать. Поручение дадим. На будущий год надо всех ребятишек в школу посылать. Родителей сможешь уговорить?
— Смогу.
— Вот тебе и дело. А там и в комсомол примем. Я сам рекомендовать буду.
— Ладно, — согласилась Ятока.
Школа была переполнена. Василий протиснулся вперед и сел рядом с матерью.
— Робеешь, сынок?
— Немного оторопь берет.
— Ничего, — Мария Семеновна слегка коснулась руки Василия, точно хотела отогнать от него волнение.
Пришли Степан, Поморов, Дмитрий и сели за стол. Дед Корней присел у дверей. Степан встал, заметно волнуясь, заговорил:
— Товарищи, когда я уезжал из Красной Армии, меня пришли проводить все бойцы и командиры. Комиссар мне тогда сказал: «Помни, Воронов, Советскую власть один не построишь». Когда я приехал в Матвеевку, нас было два коммуниста — Дмитрий Трофимович Воронов и я, один комсомолец— Михаил Викторович Поморов. Потом нас стало пять человек: вступили в комсомол Надя и Сема. И вот вчера нам в ячейку подали заявления Василий Воронов, Дуся Прочесова, Женя Пучкова и Кайнача. Это же здорово, товарищи. Теперь с нами в одном строю эвенки, вместе будем строить коммунизм на нашей земле. Кто хочет говорить по поводу приема в комсомол Кайначи?
— Дайте мне, — попросила тетя Глаша.
— Слово Глафире Пантелеевне.
Тетя Глаша подошла к столу.
— Я по-своему, по-бабьи, думаю так. Всем нам как можно ближе надо держаться к Советской власти. Почему так? Потому что охотники заботу от нее получили. Мой муж не из последних охотников был, а век вечный в долгах у деда Трофима Двухгривенного ходил. И видывала я, как из его лавки мужики со слезами выходили. Теперь этому конец. Я бы тоже в комсомол вступила, да волосы седыми стали. Время ушло. И мне даже завидно нашим девкам, наравне с мужиками все дела решают. Хорошо это. И нашей сестре времечко подоспело человеком стать. За всех за них я проголосую. Но вот Кайнача пусть скажет, как он продавал соболей Кердоле и как чуть Василия под смерть не подвел.
Тетя Глаша села. Встал Кайнача, долго мял в руках шапку.
— Ты смелей, — подбадривал его Степан.
— Тетка Глаша, пошто долго худое помнишь? — заговорил Кайнача. — Много я думал. Худо сделал. Друга чуть не сгубил. Всю жизнь помнить буду. Теперь придет беда — пополам делить будем. Придет радость — тоже пополам делить будем. У Кайначи слово крепкое, как ствол лиственницы.
Кайнача сел.
— Правильно, парень, толкуешь, — поддержал его дед Корней. — Сплоховал малость, так с кем из нас греха не бывало. А охотник добрый. Я еще с его отцом белочить ходил. Так он меня два раза от смерти спасал, и Кайнача не подведет. На любого зверя с ним пойду, потому как он таежного корня человек. И уж ежели сказал слово, так тому и быть. — Дед Корней сел.