Красная волчица
Шрифт:
— Это тебе, тетка Марья. Гостинец.
— Спасибо, Ятока. А ты Васю не видела?
— Из Госторга к Семе пошел. Давай я тебе помогать буду.
— Ставь самовар. Налей воды, а потом разожги.
— Это я умею делать. На Холодной реке у меня подруга есть. Меня учила. Еще учила корову доить, — улыбаясь, рассказывала Ятока. — Оленей я дою, а коров не умею. Взяла ведро, пошла в хлев. Корова нюхает меня, голову отворачивает: мой дух не нравится, шибко дымом и мясом пахнет. Я тяну за титьку, молоко не бежит.
— Ах ты, грех-то какой, — смеялась Мария Семеновна.
— Потом корова опять повернула голову ко мне. Рога большие. Испугалась я. Боднет — пропала Ятока. Подругу зову, а она смеется. Тяну за титьки, они тянутся. Молоко мне на грудь брызгает. Совсем худо мое дело.
— Это с непривычки.
— Потом корова как лягнет по ведру. Улетело оно. Я закричала. Подружка прогнала меня.
— Так и не научилась доить? — спросила Мария Семеновна.
— Много раз доила. Научилась.
— Долго у подруги жила?
— Целое лето. Все ей помогала. Хорошо было. Только петух мешал. Такой злой был. Весь день бродит по ограде и караулит меня. Подбежит и давай клевать, крыльями бить.
— Вот сумасшедший.
— Совсем дурной был. Потом подружка мое платье надела. На крылечке сидит. Он подкрался и как налетит. Все лицо исцарапал. Долго думали мы, как его маленько проучить. У меня много тряпочек было. Мы ему их, на шею навязали, петух совсем сдурел, бегает по ограде, кричит. Потом прыгнул на забор, между досок голову затолкал и задушился.
— Так и сгинул?
— Девок обижать стыдно стало.
— О господи, — всплеснула руками Мария Семеновна. — Хозяйка-то не ругалась?
— Пошто ругаться? Такой варнак был, кто жалеть будет. Хозяин суп варил, нам с подружкой спасибо сказал, — Ятока разожгла самовар.
— Еще што делать, тетка Марья?
— Собак покорми.
Ятока унесла ведро. Через некоторое время вернулась вся в снегу.
— Что с тобой? — испуганно спросила Мария Семеновна.
— Малыш соскучился, — улыбнулась Ятока, — Играть ему надо. Столкнул меня в сугроб. Когда Кердолю поймали, рядом ходил, меня охранял. Все понимает, как человек. Шибко хорошая собака.
— Старик стает. Седьмая осень пошла. Надо смену растить.
Пришли Василий, Сема и Женя. Женя увидела на шее у Ятоки бусы, глаза у нее заблестели.
— Где покупала? В Госторге?
— Подарок это. В Госторге таких нет. Из города привезли.
— Мы за тобой, Ятока, пришли, — сказал Василий, — Дело есть.
— Куда пойдем? — спросила Ятока.
— К Жене. А потом на вечерку.
— Да вы хоть поешьте, — засуетилась Мария Семеновна.
— Нас Женя покормит.
Хлопнула дверь. Мария Семеновна подошла к окну. Молодежь шла по залитой солнцем улице. Василий был на голову выше всех.
Вечер. В сельсовете горит свет. За столом сидят Степан, Поморов и Дмитрий. Степан на листе бумаги что-то пишет и говорит:
— С премиями все. Теперь насчет праздника. Ты, Дмитрий, отвечаешь за соревнование на оленях. В гонках чтоб участвовали все эвенки. А ты, Михаил Викторович, отвечаешь за соревнование по стрельбе и организуешь различные игры. Вот, кажется, и все.
— Когда пушнину отправлять будем? — спросил Дмитрий.
— За два дня упакуешь?
— Если поможете.
— Бери всех комсомольцев.
— Говорят, что возле Карска банда пошаливает, — сообщил Поморов. — Кердоля со своими дружками. Одного заготовителя убили, пушнину забрали.
— Кто тебе сказал? — поднял взгляд Степан.
— С почтальоном разговаривал.
— Откуда Кердоля взялся? — удивился Дмитрий.
— Я получил письмо, — сказал Степан. — Кердоля из-под стражи бежал. Может наведаться и сюда.
— Сейчас не пойдет, — рассудил Дмитрий. — Снег по пояс. След не спрячешь. Если явится, так весной.
— А пушнину, Дмитрий, сам повезешь. И возьми с собой людей понадежней.
— Зачем?
— Ничего. Береженого бог бережет. Не что-нибудь, а золото повезешь.
Скрипнула дверь. Все подняли головы. В дверях стояла Ятока. Под мышкой у нее сверток.
— Здравствуйте, — чуть кивнула Ятока.
— Здорово, — за всех ответил Степан. — Проходи, садись.
Ятока подошла к столу.
— К тебе пришла, Степан.
— Выкладывай. У меня от товарищей секретов нет.
— Вот бумагу принесла.
Я тока подала Степану листок, исписанный карандашом.
Степан в недоумении посмотрел на Ятоку, подвернул фитиль в лампе и стал читать: «Красному партизану, председателю Матвеевского сельского Совета товарищу Воронову Степану».
Степан оторвал глаза от листка и посмотрел на Ятоку.
Она стояла какая-то присмиревшая.
«Пишет тебе гражданка свободной Советской России Ятока, — продолжал читать Степан. — Мне от отца осталось наследство — пять тысяч оленей. Но я не хочу эксплуатировать пастухов, охотников и прочих граждан. И клеймю позором паразитов трудового народа: Урукчу, Кердолю и Трофима Пименовича Воронова, по прозвищу Двухгривенный. И я, как сознательная гражданка, отдаю Советской власти и всем трудовым охотникам пять тысяч оленей. Документ подписываю собственноручно».
В конце стояло два маленьких крестика. Степан повертел листок и поднял взгляд на Ятоку.
— Кто это тебе написал?
— Вчетвером писали: я, Вася, Сема и Женя.
— А знаешь, что вы написали?
— Все знаю, разве маленькая, — обиженно ответила Ятока. — Оленей пять тысяч отдаю тебе. Зачем мне столько? Одна маета.
— А не хитришь?
— Какой непонятливый. Без шапки ходил, мозги подморозил.
Степан встал, улыбнулся.
— Маета, говоришь. Черт подери, да это же здорово, Ятока. Оленей — Советской власти… Вот тебе и Ятока. Вот тебе и шаманка!