Красная волчица
Шрифт:
И опять началась погоня. Василий чувствовал, как с каждой пройденной верстой его покидают силы. Кололо под сердцем, першило в горле, долбило в виски. «Может, плюнуть, — думал Василий. — А если больше не спромышляем зверя? Степан спасибо не скажет. В городе каждый фунт мяса на вес золота. Нет, не годится».
На пути опять хребет. На него Василий поднялся с трудом. Сохатый тоже из последних сил шел впереди. Василий поехал с хребта. Расстояние стало быстро сокращаться. Бык выбежал на марь, остановился, а когда Василий приблизился, со всех ног бросился на него. Но выстрел в грудь остановил сохатого и повалил в снег.
Василия тошнило. Ноги дрожали от усталости. Боль застряла в груди. Через силу он добрался до леска и разжег костер.
…Через две недели из Матвеевки в город отправился обоз с мясом.
Только через три месяца вернулся Максим из больницы. Уже было тепло, и шел он по родному селу в полушубке нараспашку, в сбитой на затылок шапке. Снова Максим мог в глаза смотреть людям: теперь никто его не назовет трусом.
Первым встретился дед Корней.
— Максим, — обрадовался он. — Как рука-то?
— Ничего. Чуточку побаливает еще, но это пройдет.
— Заходи. Обскажешь, как живет город. А сейчас я в сельсовет иду, Степан что-то звал.
— Я к нему же. Письмо привез. В больнице встретил его друга, воевали вместе.
— Кто такой?
— На золотых приисках работает. Комиссар там. Вот голова. Ленина видел. Начнет рассказывать — век бы слушал.
— Ученый человек, значит.
— Из рабочих вышел. Про наше житье все расспрашивал. Обещал приехать.
— Степан рад будет.
Дуся в окно увидела Максима. Вот он поравнялся с их домом, замедлил шаг. Дуся затарабанила в раму. Максим увидел ее, свернул в калитку и вошел в дом.
— Господи, да я уж и не чаяла тебя увидеть, — бросилась к нему Дуся.
— Мать-то с отцом где?
— Нету их. За сеном уехали. Да ты проходи. Садись.
Максим присел на табуретку у стола.
— А я каждый день на дорогу поглядывала.
Максим с благодарностью посмотрел на Дусю.
— Спасибо тебе, Дуся, за все…
— Это я у Ятоки целебных корней взяла. Упросила пошептать на них, чтобы силы больше было.
— Она же бросила шаманить.
— Так она только для меня, — простодушно призналась Дуся. — Разве ей не горько было, когда Василий болел?
— Ты же комсомолка.
Дуся запечалилась.
— Не сердись. Я же пошутил. А теперь пойдем к нам, — решительно встал Максим.
— Это зачем?
— Скажем маме, что мы женимся.
— Как же так, — Дуся опустилась на стул.
Никифор и вообще-то был нелюдим, а теперь совсем не показывался на люди, сидел дома, как медведь в берлоге… Вечерами молча пил водку. Фекла подходила к нему и начинала трещать, точно сорока в весеннюю оттепель, и волосы у нее еще красней становились, точно накалялись,
— Горюшко ты мое. Да так и известись недолго. Брался бы ты, Никифор, за ум. Не то погубишь и себя и меня. Ноне я была у Дмитрия. Люди жизнью не нарадуются. Анна располнела, все улыбается. А я, горемычная, на люди боюсь показаться.
Никифор хоть бы слово обронил. Первое время наведывался к нему Боков, старался разнюхать, много ли от деда золотишка да денег осталось, а Никифор молчит и теребит бороду.
— Да, дела… — уронит и выльет в свой косматый рот стакан спирта, занюхает корочкой и опять сидит.
Видя, что с Никифором каши не сварить, Боков помаленечку отдалился от него. Потом и вовсе уехал в город, разузнать, куда жизнь-то поворот делает.
А Никифор все поджидал вестей об отце.
Приехал Генка. Возмужал, в отца попер. Плечи как у богатыря, ручищи что пудовые гири. С мясистого лица буравчиками смотрят глаза.
— Ну? — спросил Никифор.
— Пять лет дали.
Никифор напился и весь вечер плакал, но утром встал бодрый и сразу к Генке с вопросом:
— Что ты думаешь делать?
— В городе хочу проживать. Дело большое затеял. Подряд взял на поставку леса. Сейчас кругом строят. Мне бы еще деньжонок немного, чтобы на ноги стать.
— Деньги дам. И золотишко есть.
— А может, и тебе, тятя, в город переехать, — осторожно предложил Генка.
— Куда мне. Здесь доживу. Уж давай ты в люди шагай.
Узнала Капитолина о приезде Генки. Пришла к нему.
— С приездом тебя, Геннадий Никифорович.
— Спасибо.
В доме деда Генка поставил на стол бутылку наливки, горкой конфеты насыпал.
— Выпьем по махонькой, — налил рюмки Генка. — Вспомним прежние деньки.
— Не пью. Нет больше к старому дороги.
— Вот как? — удивился Генка.
— Отец на меня дела оставил, до наливки ли теперь?
Генка смотрел на Капитолину и не узнавал ее.
— А если позову в город? — решил испытать Генка.
— Не позовешь, Геннадий Никифорович. Тебе нужна жена с тугим кошельком, а отец мой не даст, сам смотрит, где бы урвать кусочек.
— А ты ведь другой была ласковой.
— Была. Переболело.
— К старой любви вернулась?
Капитолина испытующе посмотрела на Генку.
— А почему не вернуться? Василий парень стоящий. Возьмем и уйдем в горы.
Капитолина встала.
— Ты куда?
— Прощай. Пойду искать свою дорогу.
А Генка у отца взял золотишко, деньги и через несколько дней укатил в город.
Степан очень обрадовался приезду врача. Немедленно снарядил баб белить и мыть сельсовет, который на время решил отдать под больницу. Вечером проверил, как идет у них работа, и пошел к Поморову, у которого врач поселился. Поморов с Алексеем Афанасьевичем Крохалевым сидели у письменного стола.