Красная ворона

Созонова Александра Юрьевна

— Человек — непоследовательное существо, — заявил брат, задумчиво разглядывая тело, на лбу которого недавно покоилась его ладонь. — На суицидных форумах до хрипоты обсуждают самый лучший — надежный и безболезненный, способ, в домашних условиях изготавливают хлороформ, советуются о форме узла в петле и дозе таблеток. А действительно безболезненный и надежный — уйти зимой в лес и уснуть в сугробе — используют единицы.

Мне показалось, что лицо мертвого парня изменилось за время опыта: стало спокойнее и в то же время с налетом удивления. Неужели, он как-то почувствовал мое присутствие?

Все промолчали — то ли соглашаясь, то ли не желая углубляться в тему.

— Итак,

заключительный акт Марлезонского балета! — провозгласил Рин. — Под занавес испытуемым становится экспериментатор. Не сочти это плагиатом, Рэна, но меня тоже более привлекают юные самоубийцы, чем маразматические старики.

Он остановился перед телом девушки. Молоденькая, не больше восемнадцати, рыжеволосая, очень худая — с выпирающими ключицами и маленькой грудью. Повреждений на теле не было, детское лицо в веснушках хранило мирное и спокойное выражение.

— Совсем кроха, — сочувственно пробормотал Маленький Человек. — Наглоталась таблеток от несчастной любви.

Рин положил левую ладонь ей на лоб, а правую на грудь, в область сердца, и закрыл глаза. Видимо, подключаться самому было легче, поскольку напряжение на лице не было мучительным и капли пота не проступали. Не убирая ладоней и не открывая глаз, он тихо заговорил с меланхоличной улыбкой:

— Кошка на раскаленной крыше… Хорошая метафора Теннеси Уильямса… Если смотреть лишь на нее, не зная, что происходит, — можно залюбоваться. Кульбиты, прыжки, акробатические выверты… Чертовски красиво — особенно, если кошка рыжая, под цвет языков пламени. Или черная — по контрасту с рыжим огнем. Можно позавидовать — насколько ярко живет, эпатируя, шокируя, обнажаясь, бросаясь из крайности в крайность. То выстреливая собой в темное небо, то яростно пританцовывая на одном месте… Но это если не знать, отчего ей не стоится — и не сидится. Нельзя опереться на четыре лапы — жжет нестерпимо. И уж тем более нельзя расслабиться и лечь… Долго, как водится, такое продолжаться не может. Кошки на раскаленных крышах со временем отращивают огнеупорные мозоли на лапах и успокаиваются. Либо у них вырастают крылья (правда, этот вариант случается крайне редко). Есть и третий — он банален и печален. Не дождавшись того, кто будет любить ее больше всего на свете, кто положит жизнь, чтобы вытащить из внутреннего ада, кошка сорвется, оборвав все нити, привязывающие к бытию. Видя в смерти анестезию. И никто ее не убедит, что смерть вовсе не исцеляет, не стирает запредельную боль…

Когда мы вышли из морга — с наслаждением и облегчением глотнув свежего воздуха, я сказала, что хочу немного пройтись. Брат не возражал. Он казался рассеянным, но довольным.

Оставшись одна, я забрела в ближайший скверик. Было начало мая — мое любимое время, с первой травой и еще прозрачной листвой. Найдя пустую скамейку, забралась на нее с ногами и от души разревелась.

Я оплакивала и мальчика, что так некрасиво, больно и глупо ушел из жизни, и себя, волею жестокого и бездушного человека пережившую этот ужас. Моя нервная система была истерзана до дыр — словно мне было не двадцать один, а все пятьдесят. Несмотря на безумную любовь к брату, я окончательно осознала, что больше так жить не могу.

То, что было светлым и радостным в детстве: дожки, игры с тенями, мыльные пузыри — с годами превратилось в иррациональное и пугающее. Да, тогда все было иначе: греть руки у веселого огонька в камине — совсем не то же самое, что пребывать в пылающей комнате.

На сегодняшний день я хотела лишь одного: спокойной, нормальной жизни. Как у всех. Пусть у меня будет, как у всех — муж, работа, телевизор, походы в театр по субботам. Ведь если есть одно сладкое, рано или поздно вывалятся все зубы и захочется простого хлеба и картошки. А если поглощать только острое — заработаешь язву и перитонит.

Только вот куда я уйду? И откуда взяться мужу и всему остальному?..

— Простите, девушка! О чем может так горько плакать такая красавица?

— Я сегодня умерла. Мне можно.

Не кобель, не подозрительный хлыщ — отметила сразу с облегчением, подняв зареванное лицо. Обыкновенный мужчина с интеллигентным лицом, лет тридцати с виду, протягивал мне белоснежный платочек.

В ходе дальнейшей беседы выяснилось, что незнакомцу двадцать девять. Адвокат, правда, не слишком преуспевающий. Большой, неуклюже-обаятельный, Глеб почти сразу подкупил меня открытостью и теплотой. Не испугавшись распухшего от плача лица, угостил шоколадкой, а, заметив жадность, с которой я на нее набросилась (с утра по приказу брата ничего не ела), сходил к ближайшему киоску и вернулся с хот-догом и баночкой пепси. Даже простодушная лесть (назвал меня красивой, да еще в процессе рева!) не раздражала, казалась искренней.

Я решила ничего не рассказывать ни о своей безумной жизни, ни о том, что творится у меня в душе, и Глеб тактично не расспрашивал. Только поинтересовался в начале разговора, что я имела в виду под словами «я умерла». Подумав, я ответила, что это была метафора сильного потрясения, и он сочувственно покивал:

— Понимаю. Умерли прежние ценности, или близкий человек предстал в своей сути, без идеализации. Не смею претендовать на откровенность, но в случае надобности рад буду послужить «жилеткой».

Когда стемнело, новый знакомый нерешительно предложил:

— Я вижу, домой вам возвращаться не хочется. А может, и некуда? Можно поехать ко мне. У меня двушка. Не думайте, приставать не буду! Вы мне очень нравитесь, не скрою: красивая, умная и при этом скромная девушка — это такая редкость в наши времена. Именно потому, что невооруженным глазом видны ваши скромность и порядочность, вам ничего не грозит. Да и не сторонник я таких отношений, когда с первой встречи сразу в койку. Поехали? Спальных мест и чистого белья у меня достаточно.

Я искренне поблагодарила, но отказалась. Пора было уходить, но обоим не хотелось расставаться. Наконец, в двенадцатом часу ночи мы распрощались, договорившись встретиться в выходные. Я уверила Глеба, что живу рядом и провожать меня не нужно, и он с сожалением зашагал в сторону метро, то и дело оглядываясь и улыбаясь.

Домой я вернулась умиротворенной и радостной. Нет, я не влюбилась, но новый знакомый показался мне милым, умным и порядочным, а его заинтересованность моей скромной персоной вдохновляла и грела. Что если эта встреча в корне изменит к лучшему мою жизнь?

«Если что, приезжай в любое время. Буду счастлив видеть тебя!» — так он сказал на прощанье, перейдя на «ты» и протягивая визитку с адресом и телефоном.

Красный карлик

Недели две после «опыта смерти» Рин не трогал нас. Видимо, давал перевести дух — и квартету, и себе.

За это время я несколько раз встретилась с Глебом. В последнюю встречу — мы долго гуляли по набережной после американского ужастика — поведала о своей жизни. Далеко не все, без подробностей: сказала, что живу с братом, очень ярким и талантливым, но неуравновешенным и деспотичным человеком. Глеб, забеспокоившись, принялся настаивать, чтобы я переехала к нему. «Без каких-либо обязательств с твоей стороны. Просто поживешь рядом, как сестра. Надеюсь, при более близком и частом общении я тебе понравлюсь, и наши отношения перейдут в иную фазу. А нет — придумаем еще что-нибудь. С сумасшедшим деспотом жить нельзя! Пусть он хоть брат, хоть отец — чревато и физическими, и психическими травмами. Знаешь, сколько дел о семейном насилии рассматривается ежедневно в суде?»