Красноармеец Краснофлотец № 21-22((ноябрь 1937))

авторов Коллектив

А и запоминать же не надо! Здесь! С нами… Теперь — все время, все дни, навсегда…

Василий подошел. Ленин обнял. Василий-же давний. С Искровских времен. Обнял — так хорошо, так просто, что у Мариши выступили слезы.

— Сюда, Владимир Ильич… К почетному караулу… Матросы просили обязательно… Хоть несколько слов.

Ленин повернул к гремящей с фланга медью труб и приветственным криком, черной, ощеренной штыками шеренге. Парча знамени взметнулась навстречу и медленным наклоном легла, шурша и переливаясь отблесками огней, к ленинским ногам.

Он нахмурился… Нахмурился, да!.. Никита стоял в двух

шагах, он видел ясно… Нахмурился, а в глазах… влажность. И чуть дрожат губы.

Но голос прозвучал твердо. Негромкий, чуть-чуть хриповатый — с дороги, наверное. Он приветствовал матросов, говорил глубоко-волнующе о мире, хлебе, земле, призывал к борьбе за социалистическую революцию…

Снова грянул оркестр. Морской офицер на фланге недоуменно моргал, держа опущенную в салюте саблю. За спиною Марины кто-то прошептал:

— Вот это человек! Только ступил на землю и — в бой.

Из рядов рабочегвардейцев вырвался, без винтовки уже, Егоров.

— Ильич… родной… С девятьсот пятого…

Но его заслонил плечистый горбоносый Богданов, из Центрального Исполнительного.

— Товарищ Ленин, пожалуйте в царские комнаты… Там ждет делегация Центрального Исполнительного Комитета.

Быстрым шагом, колыша огромный, тяжелый комитетский букет, Ленин прошел в распахнутые настежь двери. На ходу, негромко, спросил шедшего рядом Василия:

— А нельзя ли… без этой… официальщины?..

Вопрос запоздал: на пути уже стоял со шляпой в руке Чхеидзе.

Он улыбнулся невеселой, натянутой улыбкой и начал приветственную речь. Ильич не слушал. Он осматривался по сторонам. Несмотря на караулы, на комитетских, охранявших порядок, вдоль стен, вкруг комнаты накапливался и накапливался народ. Ильич разыскал знакомое лицо, сощурился — заиграли у глаз лучики, — подмигнул ласково и приветно. И только на последних словах Чхеидзе — насторожился.

Чхеидзе говорил, и голос звучал тоскливо и нудно.

— Я полагаю, что нам надлежало бы идти сомкнутыми рядами для сделанных революционным народом завоеваний и для дальнейшего успешного развития и победоносного завершения революции.

Ленин отвернулся. Он ничего не ответил — поискал глазами вокруг.

Тотчас в глубине распахнулась незаметная, невидная дверь.

— Сюда, Владимир Ильич.

Он прошел. Подъездик — маленький, боковой. У ступенек — синий автомобиль.

— А я по дороге, за Выборгом, Надежде Константиновне выражал опасения, что за поздним временем извозчика не найдем, придется пешком идти на Широкую.

Уже щелкнула дверца… Но сесть в машину не дали. Сквозь цепь охраны с криком ура набежала толпа.

Василий развел руками.

Требуют слова. Придется пройти на главный подъезд. Там, со ступенек, высоко.

Прожекторы с четырех углов площади наклонились, скрещивая лучи. Белым заревом залились низкая стена вокзала, застекленные двери, толпа на приступках, башня броневика, штыки матросов, смешавших строй.

— На броневик! Самое место!

Подняли на руках. Ильич стал — на защитном, желтозеленом звонком железе, над дулами пулеметов. По площади прокатилось ура — многотысячное, громовое. Ильич снял шляпу, махнул.

— Товарищи!

Тихо. Так тихо, что до самых далеких закраин слышен негромкий — ленинский голос.

Что он говорил? Ни Иван, ни Наташа, ни Никита, ни Мара —

все они опять сошлись вместе, у каменной стены, далеко от броневика, — ни один из них не смог бы повторить. Не потому, что не было слышно, а потому, что слышна была — вся площадь. Вся — тысячами лиц обращена к Ильичу. Она вся говорила — с Лениным вместе. Говорила — без слов.

— Да здравствует социалистическая революция во всем мире!

Опять поднялась, приветом, шляпа — над крутолобой, мудрой, упорной головой. Опять дрогнула кликами площадь.

— Да здравствует!

Броневик сдвинулся. Широким просветом раздалась перед ним толпа. Заспешили прожекторы, рассекая перед броневиком путь, выхватывая острыми лучами из потеми алые знамена, рабочие кепки, яркие женские платки, солдатские бескозырки. И винтовки, винтовки, винтовки…

Гремел победным, походным маршем оркестр. Броневик плыл среди людского моря под прибоем бивший, немолчный приветственный гул.

Никита снял кепку и обтер лоб.

— Вот это… встреча!

Иван кивнул ответно и радостно.

— Это день себе на вечные веки отметь. Детям и внукам на память. Третье апреля.

Никита осклабился хитро.

— Небось… И без меня… отметят.

С. Мстиславский

Рис. С. Зелихмана

Приезд Ленина в Петроград 3 апреля 1917 г. Рис. И. Гринштейна.

ЗА СТАЛИНА — ПЕРВОГО ДЕПУТАТА

Казахские степи. Уральские кручи. От снежной тайги до сыпучих песков — Страна выбирает достойных и лучших, Эпохой взращенных советских сынов. Верховный Совет изберут миллионы, Которые волей единой сильны, Чтоб люди вершили большие законы Единственной в мире Советской страны, — Героев полей и крылатых моторов, Заводов, колхозов, границ и морей, Шахтеров, стахановцев, комбайнеров, Ученых, танкистов и слесарей. Нет в мире народа свободней и краше, Чем тот, что родился и вырос в бою… За наши победы и счастье наше Страна поднимает руку свою. Да здравствует новая славная дата — Невиданный праздник в советском краю! За Сталина — первого депутата Страна поднимает руку свою. Бор. Ласкин (красноармеец кавдивизии имени Сталина)