Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3
Шрифт:
Событие – стоило приезда!
А приезд – стоил того, чтобы весь 1-й департамент собрался в большом зале вокруг стола подковою. А перед столом – два трона, старое кресло, ещё Павла Первого, и маленькое кресло для наследника. В 1-м департаменте первоприсутствующим считался сам Государь, и в знак того всякое заседание открывалось стоя.
Но Керенский того не знал, никто ему не объяснил. Он вошёл своей стремительно-пружинной походкой (за ним – два прапорщика, вооружённые до зубов) – и увидел два десятка сенаторов в шитье, позументах, орденах, почтительно подковообразно встречающих его. Керенский
– Э-э-э, господа… Может быть, вам угодно будет сесть?
Старцы сели, как бы неохотно. А Керенский обнаружил близ трона высокий пюпитр, зашёл за него и обратился с краткой, но весьма значительной речью. (Речи стали даваться ему просто как блинчики.) Сказал о значении Манифестов, о значении Сената – и предложил их ему на хранение на вечные времена, и теперь ответственность за их сохранность будет вечно лежать на Сенате.
Он протянул лёгкую руку к одному из прапорщиков – пакет влетел ему в руку. И уже другой рукою министр поманил, позвал, кто бы из сенаторов…
И один старец взял пакет, вынул драгоценные Манифесты, развернул их – и все снова встали, так что и министру в чёрном френчике не пришлось сесть. И надтреснутым голосом стали читаться исторические тексты. И с одобрением склонив набок умную бобриковую голову, министр дал себе труд терпеливо прослушать тоже – он, кажется, и наизусть начинал эти тексты знать.
Затем было спрошено старшим старичком: кто против распубликования?
И вдруг Керенский молниеносно догадался:
– Минуточку, господа, минуточку! Я – выйду, чтобы вас не стеснять.
И – с удовольствием, скользя по паркету, сильно размахивая руками, вышел за дверь, прапорщики за ним.
Но и пяти минут не прошло, скорее четыре, – его пригласили вновь. И, так же стоя подковою, представили ему, что 1-й департамент не имеет возражений.
И Керенский ещё благосклонней расположился к старцам. И, не желая теперь покинуть их в робком состоянии и претендуя понравиться им ещё больше, – да он был в расположении и состоянии нравиться вообще всем на земле, – сказал:
– Благодарю вас, господа сенаторы! Я только за этим и приезжал. А ещё я хочу сказать вам, что я не какой-то там Марат судебного ведомства, как обо мне уже ходят городские слухи, но я хочу, чтобы Сенат был настоящим Сенатом. Работайте и при мне, пожалуйста. Работайте по совести, свободно, как думаете, не оглядываясь и не прислушиваясь, чего хотят на стороне.
Подумал. Так славно говорилось. Почему-то очень понравилось ему здесь. О чём бы ещё сказать?
– Да! – вспомнил. – Ещё вы получите скоро указ… Я учреждаю Чрезвычайную Следственную Комиссию для расследования противозаконных действий высших должностных лиц – бывших министров, высших сановников, а может быть, – зачем-то соскользнул он, сам себя не проверяя, с ним бывало так, – сенаторов?.. И вот тут, господа, – голос его позвончел и ещё поюнел, – тут я должен предупредить, что я буду безпощаден! То есть, – исправился, – что над виновными будет справедливый суд.
И какая кошмарная картина развернётся перед следствием!
Может быть – дрогнули, но всё так же хорошо стояли и слушали (всё не было повода сесть), и даже смотрели слёзно-восхищённо (когда они видели такого молодого, деятельного, кипящего министра?!), – даже полюбил Керенский этих старичков, и хотелось сказать им ещё что-нибудь. Оглянулся, не висит ли ещё где портрет отрекшегося императора? – портрет как раз не висел, очевидно заменяли троны.
– Троны эти, да… – определил Керенский, и сам уловил в своём голосе почему-то сожаление, – троны надо будет вынести.
У себя-то в министерстве он уже вчера распорядился отнести на чердак все прямые и косвенные портреты, а чинам ведомства запретил носить какие-либо ордена или ленты, заслуженные при старом режиме. Однако старичков-сенаторов жалко было лишать их игрушек, очень уж импозантно выглядело на них. Об орденах – не добавил.
Ещё мог он им, конечно, объявить, что готовит политическую амнистию, и как успешно идут по его плану аресты сановников, начиная со Щегловитова, и что прекратил дело об убийстве Распутина и велел дать знать сосланным князю Юсупову и Дмитрию Павловичу, что нет препятствий к их возврату…
Но за ту минуту, что министр задумался, старцы предприняли своё действие, уже подготовленное ими. Выступил важный высокий сенатор Врацкий с апоплексически красным лицом и стал ещё новым дребезгом читать – как бы резолюцию Сената: Сенат выносил глубочайшую признательность Временному правительству за почти безкровное установление внутреннего мира, за быстрое восстановление законности и порядка в нашем дорогом отечестве.
Так они тоже радовались перевороту вместе со всем народом? Превосходно!
Хорошо, хорошо, мелко-часто покивал им на разные стороны Керенский, хорошо, принимал он ото всего Временного правительства – за эти дни он уже почувствовал, что значит собою больше, чем отдельный министр, и даже чем часть правительства, и даже в отдельных случаях являет собою как бы целокупное правительство. (Отчего и терялась ему надобность ездить на все их заседания.) И воскликнул:
– Господа! Я почту своим долгом передать ваше заявление Временному правительству. Я счастлив, что на мою долю выпало внести документы первостепенной государственной важности – в это учреждение, созданное гением великого Петра!
Взлёт! полёт! перелёт! – вот что ощущал все эти дни и каждый час Александр Фёдорович. И вот он уже был на переезде-перелёте в Зимний дворец, прихватив с собою и знакомого либерального сенатора Завадского, которого решил включить в Чрезвычайную Комиссию.
Зимний дворец! – почему-то всегда безумно хотелось тут побывать! Как нервы дразнит – стоит в самом центре города, сколько раз проезжаешь мимо, – а что там внутри?
На заднем сиденьи автомобиля разговорился с сенатором – и с большим удивлением впервые узнал от него, что Зимний дворец не является личной собственностью императора, как, например, Аничков и царскосельский, а лишь предоставляется в пользование царствующему Государю. Так это только облегчает теперь формальное взятие дворца в ведение Временного правительства! (Сенатор отмечал, что из отречения Государя не вытекает его отказ от частновладельческих прав, так что, например, Аничков…)