Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1
Шрифт:
– Пропустите!
– Не пропустим.
– Пропустите! Не то будем стрелять!
– Не пропустим! Спрячьте оружие и разойдитесь!
– Что, вы с буржуями съякшались? Кого защищаете?
– А не для того мы в окопах сидели!..
– И не для того свободу добывали!
Из публики объясняют:
– Мы тоже против Милюкова, но при чём тут Временное правительство?
Чего, в самом деле, они на правительство? Только установили – и сбрасывать?
Оркестр замолчал, а толпа ревёт, в тысячу глоток ревёт, а передние – так и попёрли на солдатскую цепь.
Схватились солдаты друг с дружкой и с
А те – уже не ревут, а воют, и револьверами и прикладами на нас замахиваются, и обнажёнными саблями (но не бьют).
Ну, только тысячный напор полусотне не удержать.
Смяли нас, прорвали.
И – попёрли своим путём, и тарелки медные опять зашлёпали гораздо, и завыли трубы.
И по Невскому повернули опять направо.
– Э-э-эх, Миша, как же мы зимой не сробели против начальства, не боялись военного суда – а тут против рабочих не сдюжаем? Нашими же винтовочками да против нас же?
С угла Садовой публика совсем схлынула, а на широком Невском, от колонны подальше, – там с панелей кулаками пограживают, кричат им:
– Изменники!.. Провокаторы!.. Ленинцы!..
А те и вовсе не в долгу:
– Буржуи!.. Дармоеды!.. Собаки!.. Хотите воевать – сами идите!
А с панелей на то ничего и не ответят, крыть нечем.
Впереди и с боков кто с оружием, те сильно штыками размахались, – а посерёдке-то мирно идут, отшагивают положенное, тоже как солдаты, кто просто шапками публике машет – то ли «ура», то ли «долой». Прошли мимо – несладкий выгляд, с утра-то работали, уже и притомились, и лица зануженные, в чёрной пыли либо копоти, и одёжка в грязи да в масле.
Тимофей подошёл к ним ближе:
– Вы кто?
– Мы с Нового Лесснера, с Выборгской стороны.
– А ещё кто идёт?
– А все заводы за нами идут. И буржуи нас не остановят!
А в конце всей колонны – сильно злые бабы и подростки, кулаками трясли, от оркестра дальше, слышно:
– Долой Временное правительство!.. Долой негодяя Милюкова!.. Долой толстопузых буржуев, кровопийц!..
И обижался Кирпичников на рабочих, что они всё 8-часовой день требуют, а снарядов делать не хотят, – а им тоже несладко, видать, этот Лесснер – небось и есть толстопузый.
А сзади – шёл уже какой-то сброд, оборванцы, уже не рабочие, а должно быть воры, – они ещё громче всех кричали:
– Долой Милюкова!.. Долой Временное правительство! – и уже никакого другого слова. А иногда подскакивали ближе к панели и наворачивали кулаками, кто попадётся из публики, только не солдат.
А потом ещё отдельно нагонял своих молодой рабочий парень лет 18-ти, тоже с винтовкой на ремне. Сестра Женя спросила его:
– А вы с какого завода?
– С Трубочного.
– А куда идёте?
– На общий сбор.
– А зачем?
– Будем Еремеевскую ночь делать.
– А что это значит?
– А бить направо и налево, забирать банки и капиталы. Довольно буржуазничать!
Прошло всё шествие туда, к Казанскому собору, – а тут теперь собирались кучки, и кто улизнул в подворотню, в парадное – тоже выходили из укрытия, и все тут лихостились. Какой-то господин в мягкой серой шляпе, размахивая тросточкой и от крика обливаясь п'oтом, раскраснелый, – звал всех составить колонну в пользу Временного правительства и идти вослед тем разбойникам. И ещё студент-путеец звал. Начало их собираться на мостовой – немного штатских, немного юнкеров, солдат, – а вся публика с панелей только махала платочками, шапками, а примыкать никто не хотел. Закричал на них студент-путеец:
– Эй вы, что топчетесь? Напугались? Присоединяйтесь к нам, за правительство! Не бойтесь, идите скорей!
А другой студент взлез по стене Пассажа и снял большой красный флаг, висевший там с праздника. Флаг этот распластали на панели, один принёс из магазина мела – и стали писать по нему: «Доверие Временному правительству!», – но мел плохо держался, и надпись еле видна, не то что у рабочих, загодя заготовлена, писана кистями. Вынесли флаг перед кучкой – стало к ней ещё добавляться, и несколько солдат. А Кирпичников с Марковым не знали – идти ли, нет? Своих никого близко нет. И обидно, что правительство хотят скидывать, и обидно, что они прорвали нашу цепь, – а как повидали в их серёдке притомлённых, чёрных, да и бабы, а чистая публика вот вся жмётся, так чего её нам защищать? – это которые по ресторанам ночами лопают да в экипажах разъезжают, – они нам не чета, что они нам?
Но тут один раненый офицер крикнул:
– Товарищи солдаты и офицеры! Пойдёмте с ними! Военные должны идти, и впереди!
И сестра Женя тоже:
– Пойдёмте, ребята!
Ну, пошли. Солдат сразу десятков несколько подбавилось, тогда и штатских, осмелели.
А пошли – стыдно смотреть, солдату невзгодно и брести с ними: не строем никаким, а кучей, где плотней, где реже. Знамя впереди, а сзади ещё одно знамя, тоже «доверие», едва прочтёшь. Всего в двух кучах – человек по двести, дважды.
И прошли сколько-то, мимо Гостиного, до городской думы, до башни.
Но рабочие уже порядочно ушли, их сразу не догонишь – говорят, они пошли ко дворцу, где правительство, и мы туда же.
А Кирпичников из первых услышал, что сзади, от по-за Елисеевского магазина, доносится новый сильный гул. Глянули – а там валит чёрная толпа ещё и побольше, тысячи и две. И тоже у них красные флаги, и тоже большой двудревковый щит с белыми буквами, а отсюда не прочтёшь. Одни стали говорить: поддержка нам, подождать. Другие наоборот: скорей пошли, вперёд, они против.
Кирпичникову ясно, что – против. А ого-ого сколько их. Перетолковались военные: нет, пошли – этих встречать, будем опять цепь делать и отговаривать. А кто полегче, гимназисты, уже сбегали в ту сторону и вернулись:
– Против! Против!
И тут эта публика, что собралась вдогонку шествием идти, – так и кинулась врассыпную, и флаг первый, с доверием, ки нули на мостовую. А второй флаг – и не заметил Кирпичников, что с ним, и не заметил, пошло ли сколько-нибудь вдогонку той первой колонне, – уже всё внимание было ко второй, озирались, сколько нас тут, серых шинелей. Офицеры хоть и были, но два-три и обчёлся, и то раненые: офицеры от февральских дней пришибленные, им ничего делать нельзя. А юнкера – есть, и солдат человек тридцать-сорок, опять все сбродных полков, без команды, без старшего, без единого оружия, да гвардейский моряк. Одни военные стягивались поперёк Невского, а Невский куда пошире Садовой, тут трудней задержать. (Трамваи и с той и с другой стороны поостановились.)