Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1
Шрифт:
Командующий напоминает господам офицерам и господам юнкерам, что в штаб Округа, да ещё в учебное время, они могут прибыть только по вызову. Они не вызваны. Можете идти.
Гренадеры обошлись без депутации, по телефону: роту выслать не можем, на основе вчерашнего приказа Совета не выводить частей из казарм.
Ах вот как повернулся тот приказ? А ведь Корнилов вчера сразу не догадался, думал – к лучшему.
Оставалось метнуться к Гучкову, там и Алексеев, всё военное командование, думайте вы!
Но адъютант просил
Не доспросив – схватил, отозвался.
Требовала Корнилова – власть! Чхеидзе из Совета рабочих депутатов. Верно ли, что генерал вызвал артиллерию и броневики?
Да провалитесь вы, банда, почему Командующий должен разговаривать с шантрапой? Что за грязная, нечестная служба для воина – начать с ареста царицы, а кончать угодничеством перед этой шайкой?
Так вот, Исполнительный Комитет хочет объяснить генералу Корнилову: вызов воинских частей может сильно осложнить положение. Мы высылаем к вам делегатов. А пока, для приличия и соблюдения вашего лица, мы предлагаем вам самому отменить все вызовы.
Ну, этого унижения он им никогда не забудет!!
А – правительству?..
80
Костя Гримм с Вадимом Андрусовым тоже шли на Мариинскую площадь. Костя говорил:
– И как неблагородны эти нападки на Англию, на Францию! А откуда же мы и получили семена нашей революции? Каков бы был идейный багаж и наших революционеров без культурного наследия Западной Европы? Все наши революционные деятели XIX века, больше ли, меньше, были напитаны западным просвещением. Печальная, но необходимая истина: Россия не является Мессией среди народов, она отсталая европейская страна, но идущая тем же путём. Её судьбы тесно связаны с судьбами остального мира. Никакая действенная инициатива не может принадлежать России. Если в Европе и в Америке после войны не будет социальной революции – то и в России ей не бывать.
Да, конечно это так, – тем более думал и внук Шлимана.
Когда вчера вечером часть Павловского батальона самовольно вышагивала на Мариинскую площадь, – оба прапорщика, да и почти все офицеры – никто не пошли за их колонной подсеменивать. Та неповторимая радость слияния со своими солдатами, какую Андрусов и Гримм испытали 28 февраля, ходя по казармам с криком «Подымайсь на революцию!», – давно в них растаяла, разрушилась, ничего не осталось. Солдат сносило куда-то косо в сторону – в непослушание, под комитеты, и вот против молодого правительства.
Но и какая ж общественная стена поднялась против бунта!
Вот и здесь с каждым четвертьчасом стекалась публика со всех семи втоков на площадь – сперва перед дворец, а потом и позади Николая I. И во всех группах нашлись ораторы – все за правительство, за порядок, за победу в войне, все – разумные люди. И много же набродных солдат – и солдаты же все разумные. «Солдаты – с нами!»
(Если бы…)
Рядом с прапорщиками:
– Да, против мирных лозунгов всё трудней становится спорить. Опора может быть – только на честь, на патриотизм. А у них – расчёт на шкурное чувство.
– Не скажите, – раздумчиво возражал седой господин. – В этом позыве к немедленному миру – не просто шкурность. Тут угадана русская душа. Тут народным сердцам слышится вековечная правда.
Костя с Вадимом переглянулись. Неужели так? Если так – то не довоюем, нет.
С трибунки – железнодорожник:
– Петроград много на себя берёт. С ним не согласны и Москва, и фронт, и страна! Я – делегат Юго-Западной дороги. 70 тысяч железнодорожников послали меня сказать: мы готовы недоедать! недосыпать! умереть! – но ни за что не согласимся на позорный мир!
«Ура» ему!
Да и студенты – за правительство! (Когда это было в России, чтоб студенты – и за правительство?!)
Офицер:
– У нас, в Кавказской армии, только за последние дни узнали о вредной агитации Ленина тут, и что она делается совершенно свободно. Кавказская армия удивляется, почему эта вредная агитация до сих пор не пресечена. Кавказская армия лучше умрёт, чем допустит позорный мир! Долой Ленина!!
Солдат с жёлтой клочкастой бородой:
– У меня пуля вот: под глазом вошла, около уха вышла. Я бы сам эту войну убил, но дайте разума: как?
Собрались уже тысячи – и росло нетерпение, чтобы вышли, выступили сами министры. Послали депутацию во дворец. Где ж оно, наше правительство? (Гримм – молчал, он – знал где.)
Только на верхнем балконе, спугнутые с мостовой, разгуливали голуби.
И всё так же висело через весь дворец: «Да здравствует Интернационал!» А германское посольство, сзади, с массивными решётками, всё так же глядело пустыми глазницами окон. А «да здравствуют германские рабочие» – кто-то, видимо, ночью снял.
Выступает без переводчика английский морской офицер: воюйте заодно с союзниками! Германский флот заперт в Кильском канале. С каждым днём мы приближаемся к победе.
Французский лейтенант. Капитан сербской армии. Жена бельгийского офицера:
– Не покидайте нас! Не заключайте сепаратного мира!
Им сильно аплодировали.
А тут подъехали на автомобиле члены Исполнительного Комитета Скобелев и Богданов и, вставая в рост, уговаривали толпу разойтись, не нарушать порядка, это вносит раскол, опасный для революционных стремлений.