Красное крещение
Шрифт:
По базарной площади спешат две женщины, они несут тяжелую корзину, взявшись вдвоем за ее ручки.
Сзади идут Степан и Сивый. Сивый подмигивает Степану и, обогнав женщин, поворачивается к ним:
— Здравствуйте, гражданки, давайте я вам помогу ради праздника.
Женщины останавливаются и окидывают Сивого недоверчивым взглядом:
— Спасибо, — говорит одна из них, — но мы уж сами как-нибудь. А ты ступай своей дорогой.
— Да нет, давайте все же помогу, — говорит настойчиво Сивый и берется за ручку корзины.
Женщина испуганно дергает корзину к себе, а Сивый тянет
— Ты чего к дамам пристаешь, а ну иди отсюда, вор, я тебя знаю.
Женщины теперь уже растерянно смотрят на Степана, но они рады такой заступе.
— Иди, откуда пришел, — продолжает грозным голосом Степан, обращаясь к Сивому, — как тебе только не совестно к святым людям приставать.
Сивый, как будто испугавшись, отпускает ручку корзины и отступает на шаг.
— Иди, иди и не останавливайся, — продолжает грозную речь Степан и берет сам корзину.
— Спасибо, молодой человек, — лепечут женщины, безропотно передавая корзину Степану.
— Мерси, мадам, — говорит Степан, раскланивается и вдруг, сорвавшись с места, пускается наутек.
Женщины охают в растерянности, но тут же, опомнившись, кричат:
— Держи, держи вора!
У одного из прилавков стоят две монахини — молодая и пожилая. Пожилая рассматривает предлагаемый продавцом товар, а молодая оглядывается по сторонам. Незаметно выпростав из-под рясы баранку, откусывает и жует, одновременно наблюдая за убегающими Степаном и Сивым. Когда Степан пробегает мимо нее, она ловко из-под рясы выставляет свою ножку в черном высоком ботинке, и Степан, споткнувшись о ногу монахини, летит вперед носом. Он падает, из корзины высыпаются яблоки. Монахиня, подставившая ногу, испуганно крестится, но в то же время, заметив подкатившееся к ней яблоко, носком ботинка подвигает его к себе, а затем, оглянувшись, нагибается и, подняв, прячет в складках рясы. На Степана накидываются торговцы и начинают его избивать. Монахиня смотрит уже с сочувствием и сожалением на Степана, что не мешает ей, отерев яблоко о рукав рясы, с хрустом откусив, есть. Вторая, пожилая монахиня Феодора, казначея монастыря, кидается защищать Степана от разъяренных торговцев.
15
Настоятельница женского монастыря игуменья Евфросиния сидела за письменным столом в своих приемных покоях и перебирала бумаги, делая на них пометки. За дверью раздался осторожный стук, и женский голос робко произнес:
— Господи Иисусе Христе, помилуй нас.
— Аминь, — не отрываясь от бумаг, ответила игуменья.
Дверь приоткрылась, и в нее проскользнула монахиня Феодора. Подойдя к столу настоятельницы, она остановилась в ожидании. Матушка игуменья, так и не подняв головы на вошедшую, продолжая читать бумаги, спросила:
— Ну что, сестра Феодора, подрядчикам деньги передала?
— Ох, матушка Евфросиния, да какие сейчас деньги, они уже ничего не стоят нынче. Бригадир просит хлебом расплачиваться.
Игуменья отложила в сторону бумаги и подняла усталый взгляд на Феодору.
— Где же нам его взять? Полмешка осталось, да я его на просфоры берегу. Отдадим, а на чем тогда службу
— Да я, матушка, к вам с радостной вестью! Господь призрел на наше сиротство. Отец Петр из Покровки после жатвы озимых, как и обещал, прислал тридцать мешков, у них нынче урожай хороший.
— Ну порадовала ты меня, мать моя, договаривайся, пусть подрядчики продолжают крышу перекрывать. Иди, Бог тебя благословит.
Сказав это, матушка игуменья подошла к Феодоре и перекрестила ее. Та поцеловала ей руку, но не уходила. Евфросиния снова было углубилась в бумаги, давая этим понять, что разговор окончен, но, увидев, что та не уходит, подняла на нее вопросительный взгляд:
— Ну, что еще у тебя?
— Племянник отца Тавриона, настоятеля Новоспасского монастыря, где безбожники всех поубивали. Здесь он, у нас. Скитался мальчишка долго, натерпелся, так что и к ворам попал. Приютить бы его надо.
— Царство Небесное мученикам Христовым, — вставая и крестясь на образа, сказала матушка игуменья, — приведи его сюда.
16
Феодора ввела в кабинет настоятельницы Степана с подтеками и синяками на лице. Степан троекратно перекрестился на образа и подошел к игуменье под благословение. Игуменья осенила Степана крестным знамением и, когда он наклонился к ее руке, поцеловала его в голову.
— Бедный ты мой мальчик, как же ты все это перенес там, в монастыре.
Степан, потупив голову, тихо сказал:
— Я очень испугался вначале. Убежал, а потом жалел, что не остался с ними.
— Эх, горемычный ты мой, все смерти боятся.
— Мне уже семнадцать.
— Ну и что? Да какая разница, милый, все под Богом ходим. Феодора, — обратилась она к казначее, — пристрой паренька к бригаде плотников, пусть трудится во славу Божью, да кормите его. Вон какой, в чем душа только держится.
17
Владимир Ильич Ленин из окна своего рабочего кабинета задумчиво смотрел на шагающих строем по кремлевской площади красноармейцев. Потом энергично повернулся к ожидавшей его машинистке.
— Ну-с, сударыня, на чем мы с вами остановились?
Сухощавая мадам лет тридцати пяти, в черной кожаной куртке и темной косынке, повязанной узлом назад, до этого вопросительно смотревшая на Ильича, глянула на бумагу, вставленную в пишущую машинку, и прочитала:
— ...разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий.
— Вот именно, на много, — встрепенулся Ленин.
Он стал шагать взад и вперед по красной ковровой дорожке и диктовать дальше:
— ...Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы должны провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления...
После этой фразы Ленин остановился возле стола, взял стакан с чаем в серебряном подстаканнике, отхлебнул, зажмурился от удовольствия и вновь продолжил свое хождение по дорожке.
— ...Если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществить их самым решительным образом и в самый короткий срок...