Красное золото
Шрифт:
В школе, в которой я учился, был, как и положено, «класс Славы» (в разных местах эти показушки именовались по-разному, но суть их от этого не менялась). В этом классе — прообразе и аналоге небольшого краеведческого музея — висел среди прочих и фотопортрет товарища Бильке. Интернационалист сидел на венском стуле, положив ногу на ногу, и были эти ноги обуты в фантастическую обувь: то ли ботинки до колен, то ли сапоги со шнуровкой. Смотрел наголо бритый по моде начала тридцатых функционер Коминтерна цепко и строго, а грудь его глухого френча «а ля Керенский» украшали два ордена Боевого Красного знамени, приколотые на розетки. Ордена он получил за Спасск и Волочаевку. И я часто смотрел на это фото и думал, что вот Антон Иванович Деникин, например, был ярым противником раздачи наград за победы в гражданской войне, которую почитал величайшим бедствием для России. Единственная награда, введенная в белой армии, носилась участниками
Тихо, тихо, господа… пардон — товарищи марксисты! Не надо сучить ногами в праведном гневе, это рассуждение — всего лишь мое частное мнение. И я отнюдь при этом не претендую на истину в последней инстанции.
Кажется, я отвлекся. Продолжаю: «Ведомые революционным духом…». Ага, это, видимо, тем самым, что вдоволь набродился при Марксе по Европе… «…героические бойцы Красной Армии… разгромили осколки гнилого контрреволюционного отребья». Вот это патетика! Куда там кричащим газетным заголовкам… «Тщательный и пристрастный допрос… не дал никаких результатов по причине крайней враждебности контрреволюционного элемента. Решением Военно-Революционного Комитета пленные, не принявшие Советскую власть, которая есть счастье для всего трудового народа…» — ну ни фига себе загнул! Зато здесь наружу прорывается сам Макуха — не «товарищ» и комиссар, а просто Иван; живой человек, а не стоящий за строками сей реляции смутный образ в пыльном шлеме. Иван Макуха — малообразованный («Мы диалектику учили не по Гегелю», да?), шахтер с Украины, свято веривший в то, что новая власть действительно «есть счастье для всего трудового народа». По сути — искренне одураченный и не менее искренне обманывавшийся сам и обманывавший других. Впрочем, и это не более, чем мое сугубо частное мнение…
Да, так вот: «…трудового народа, были расстреляны». Что вовсе и не удивительно, не по домам же их отпускать, в самом деле, к бабам и хозяйству. Если бы по домам — война не была бы гражданской.
«Наши потери составили двадцать восемь человек убитыми и тридцать два человека ранеными». Ого! Почти паритет в потерях. Не застали, значит, белых врасплох.
Так, «вечная слава…», ля-ля-ля, «Комиссар Отдельного революционного пехотного полка…». Интересно, сколько раз в тексте встречается слово «революция» и его производные? Спрашивается: зачем нужно было по поводу и без повода его употреблять? Хотя словечко, согласен, звучное, не к ночи будь помянуто… Вероятно, частое повторение в данном случае — вовсе не «мать ученья», как нам вбили в школе, а нечто вроде допинга, необходимое самой Революции для того, чтобы ее неофиты не забывали, кто они есть и для чего сжигают себя в горниле братоубийственной войны. А может, это нечто вроде кодового слова, необходимого зомби в качестве команды «фас!» для бездумного исполнения самых идиотских и кровавых распоряжений кукловода…
Кто-то хорошо обратил внимание на подобный же экзерсис: Ленинградский ордена Ленина метрополитен имени Ленина. Это ж надо было такое наворотить! Масло масленое маслом по маслу в честь масленицы. Вот ведь бредятина-то какая!
«…Иван Макуха.
…июля 1920 года»
И все. Иван Макуха, июль двадцатого…
Июль двадцатого.
Июль…
Июль?!
Позвольте! Но ведь фронт к этому времени проходил уже верстах в полутораста или даже двухстах восточнее этого самого Сычева и, стало быть, взяться здесь отряду колчаковцев было попросту неоткуда!
Вернее, уже не колчаковцев, конечно, поскольку сам Александр Васильевич был расстрелян (разумеется, не просто так, а более чем законно, по решению Военно-Революционного Комитета) еще 7-го февраля этого же 1920-го года. Поэтому скажем более общо: белых. Это не так уж и принципиально, но предпочтительнее все-таки во всем соблюдать точность…
То
Мера была страшной — и испугались матерые крепкие сибирские мужики, в одиночку ходившие на медведя, плюгавеньких вчерашних студентов в кожаных, перечеркнутых ремнями, куртках и с кусками льда в холодных безэмоциональных глазах; и побежали к ним, к плюгавым, с информацией — истинной и ложной; и стали воспитывать Павликов Морозовых в детях своих и внуках своих; и пошли дети и внуки их по стопам их; и побежали они к тем же, в коже, с доносом в руке и праведным огнем в сердце. Но уже не на раненого офицерика или пьяного соседа был настрочен тот донос аккуратным пионерским почерком в ученической тетради в косую линейку, а на породившего и воспитавшего сие чадо родителя…
До сих пор, кстати, бегают. Не иначе — по привычке.
А еще в это время, летом 1920-го, гоняли по всей округе ватаги приходящих из Манчжурии и Монголии бандитствующих казаков. Но если бы обнаруженные бдительным немцем Бильке белые были казаками, товарищ Макуха, я уверен, так и написал бы: «казаки», потому что это, знаете ли, совершенно разные вещи — казаки и, скажем, просто кавалерия. Теперь, по прошествии многих десятилетий, мы данной разницы можем и не узреть, но для современника она была столь же очевидна, как для нас — разница между спецназом ГРУ и узбекским стройбатом. Так что, поскольку комиссар не написал «казаки», значит…
Значит — что? Значит, отряд в пятьдесят шесть сабель был осколком какого-либо соединения бывшей колчаковской армии. Но откуда ж здесь-то, в это-то время?!
Я мог наизусть назвать даты многих боев и стычек, проходивших недалеко от колеи железной дороги, номера или наименования частей, принимавших в этих боях участие, а так же ориентировочное количество потерь с обеих сторон — и точно знал, что к июлю не было в районе Сычева сил, способных дать полноценный бой регулярным частям 2-й армии Дальневосточной Республики. А имел место, судя по немаленьким потерям красных, именно полноценный бой, а не, скажем, перестрелка, простой огневой контакт или же, к примеру, банальное «избиение младенцев». В смысле — партизан из «зеленых» или каких-нибудь прочих мародеров…
И появиться этот полуэскадрон белогвардейцев мог только с юга, из тайги, потому что на западе, севере и востоке — забитая воинскими эшелонами железная дорога, а там, где нет эшелонов — сочувствующее, в большинстве своем, Советской власти население: железнодорожные рабочие, демобилизованные по ранениям красноармейцы, бывшие партизаны… Но на юге — тысячи и тысячи квадратных верст глухой тайги, без жилья и дорог. Ну, или почти без дорог и жилья, а людям и коням, между прочим, свойственно кушать. И сие означает, что вполне можно ориентировочно прикинуть маршрут движения отряда через редкие населенные пункты.
Я достал рукописную карту района, тщательно перерисованную мной со старой, еще дореволюционной. На ней, разумеется, не было многочисленных поселков имени Ленина, Кирова, Дзержинского и прочих адептов Мировой Революции, равно как и всевозможных местных героев гражданской войны. Вот село Сычево, например, теперь именуется «Город Лазо». Именно так — в два слова и оба с большой буквы. Хорош бы я был, если бы пытался привязать события почти восьмидесятилетней давности к карте с Городом Лазо в качестве ориентира. Хотя в последнее время таких, с позволения сказать, историков — пруд пруди. Они запросто помещают древний Вавилон в современный Библос, а то и похлеще — в дельту Нила, к примеру, сунут. Понятно, что они мнят себя историками с большой буквы и с географией поэтому не дружат, но так-то уж за что… Бедные, бедные ассирийцы и прочие месопотамцы, небось, всем скопом в гробницам своих ворочаются да стенают горестно… И ведь ничего: публикуются оные господа историки многотысячными тиражами. Учебники пишут. По телевизору выступают. А взоры у них завсегда такие задумчивые-задумчивые… Не иначе, напряженно размышляют: а не пихнуть ли, скажем, тот же самый многострадальный Вавилон куда-нибудь… э-э… ну, в Мексику, к примеру, а? К ацтекам поближе, а? И не обозвать ли его при этом на всякий случай Атлантидой, а самих ацтеков — атлантами, а? А что — и то и другое на буковку «А» начинается, вполне достаточное, по нынешним временам, обоснование для возникновения рабочей гипотезы…