Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая
Шрифт:
Атаман определил внимательным взглядом, что версия эта — с одной стороны, далеко не новая, а с другой, мягко говоря, примитивная — как бы опечалила собеседника, и добавил несколько повышенным тоном:
— Повторяю: в условиях настоящей, отнюдь не придуманной измены в красном штабе, ералаша и волокиты все это может сыграть свою роль. Как бы то ни было, но Миронова следует вывести из игры. И, поскольку чисто военными средствами этого сделать мы пока не можем, остается, следовательно, другой способ. Надо попробовать и окружение его хорошенько — на предмет нечаянного выстрела в бою,
Полковник Кислов заинтересованно слушал. Последняя мысль хоть и была на редкость подлой, хуже, чем иезуитской, но она казалась наиболее реальной по возможным результатам.
Краснов избавился наконец от тягостной части разговора и улыбнулся тихой интеллигентной усмешкой:
— За голову Шевкоплясова и Киквидзе мы, помнится, назначали по двадцать пять тысяч в золотом исчислении. Ну, за голову Миронова можно бы дать значительно больше! Птица куда более редкая и опасная... Как вы полагаете, не много ли на первый раз определить за него... этак... двести тысяч? Ничего?
Кислов поднялся, послушно склонив голову с залысинами:
— Боюсь, ваше превосходительство, что с течением времени придется удваивать эту сумму. Я бы полагал сразу определить Миронова в четыреста тысяч золотом — не проторгуемся...
9
Части Миронова, обливаясь кровью, из последних сил удерживали железную дорогу.
То, что было понятно командующему — по железной дороге до последнего времени шли хлебные и продовольственные маршруты в голодные губернии центра, откуда, в свою очередь, только и можно ждать подкреплений и боеприпасов, — так или иначе доходило до бойцов, было ясно всем и каждому. И все же позиции слабели день ото дня.
К середине июля все чаще стала прерываться связь с Царицыном, отряды белых выходили к железной дороге то у Лога, то у Иловли, постреливали уже и за Арчедон. Связь была перерезана. Миронов ходил хмурый, решил послать в штаб нарочного с пространным письмом.
Вечером вызвал к себе бывшего фронтового разведчика, а ныне командира 1-го Булавинского батальона Степана Воропаева и усадил к столу, на котором шумел самовар. Воропаев не отказался от такой чести, пригладил усы и чуб, сказал, что премного благодарен за приглашение и честь выпить чая с самим товарищем Мироновым.
— Ты посиди за чаем, Воропаев, потолкуй с хозяйкой о том о сем, а я бумагу одну допишу, и после поговорим по важному делу, — сказал Миронов.
Письмо в Царицынский штаб с недоумениями и вопросами было в основном готово, но теперь Миронов хотел известить о своем намерении вынужденно отойти с занимаемых позиций. Белые глубоко прорвались на флангах, бригаде грозило полное окружение.
Пили чай с «постным сахаром», чубатый командир батальона Воропаев аккуратно схлебывал с плоского и неудобного для его рук блюдечка, сдувая парок. Миронов посмотрел с уважительной усмешкой на его жилистые, дубовые руки с вежливо оттопыренными мизинцами и спросил неожиданно и запросто:
— Дорогу на Царицын знаешь?
Воропаев скосил глаза, не понимая вопроса:
— Знать-то знаю, товарищ Миронов,
— А надо проехать или пройти в Царицын, хоть по воздуху, — сказал Миронов. — Одному или с командой, по своему выбору.
— Так ведь нету дороги-то, — усмехнулся Воропаев.
— Зпаю, — сказал Миронов. — Но ты-то разведчик или кто? В прошлые годы как бывало? Вызываю нужного мне казака... Заметь: нужного, а не абы какого! — Тут Миронов подкупающе улыбнулся и усы оправил. — Вызываю и говорю: вот тебе, Топольсков или, скажем, Воропаев, пакет — в штаб дивизии! Аллюр — три креста!
Воропаев при этих словах отставил блюдечко и поднялся, вытянув руки но швам.
Нет, нет, погоди, это ж раньше так было! — засмеялся Миронов и рукой за портупею притянул его на место. — Так вот. Если тот казак по ночному времени, скажем, сробеет и спросит: «А где тот штаб?» — так я его отсылал обратно. Вестовой, сам понимаешь, Воропаев, не должен спрашивать, где тот штаб. В любую погоду и в любое время дня и ночи! Иначе он не казак, а молдаванская кулага-размазня!
— Так точно. Но должен спрашивать! — кивнул Воропаев и опять пожелал встать и вытянуть руки по швам.
— Ну вот, теперь я вижу, что ты — бывалый разведчик, два царских креста за сметку и храбрость имел, — сказал Миронов. — Давай чай допьем и карту заодно поглядим. Как в него, этот Царицын, дорога будет лежать...
Пустые стаканы и сахарницу хозяйка убрала, расстелили на чистой скатерти карту. Промерили циркулем всякие направления, ближние и дальние. Получалось плохо, опасно, хоть по воздуху в самом деле отправляйся... Самый подходящий путь был по своим тылам: на Второй Сухов, Арчедино — Чернушинский, а там на Солодчу и Горный Балыклей на Волге. Но это на добрую неделю пути, семь верст киселя хлебать!
— Надо поскорей ведь проехать? — спросил Воропаев, подняв вислый чуб от карты.
— Надо бы поскорей, — кивнул Миронов.
— Тады прошу выдать мне и конвою погоны и одну офицерскую тужурку со шнурами, — сказал Воропаев. — Наладимся прямо, по красновским тылам.
— Не попадетесь?
— А зачем? Я сам — подхорунжий с германской, найду, как и чего сказать встречным! Двух вестовых возьму, и фуражки с кокардами нехай штаб обеспечит, а то они у нас, товарищ Миронов, не сохранились.
Миронов показал Воропаеву заклеенный пакет без подписи и на правом его углу вывел жирный чернильный крест. Потом подумал немного и рядом вывел второй...
— Вот. Надо бы, конечно, три креста, поскольку дело очень важное и срочное. Но ставлю два: ехать хотя и быстро, но с оглядкой! Выезжай сразу. Казаков вестовых подбери сам, доверяю.
Воропаев поблагодарил за чай. Миронов пожал ему руку и вручил пакет.
...Шли непрерывные схватки по всему фронту. Краснов, как видно, не мог справиться с Царицыном в лобовой атаке, жал на фланги, отрезал большевистский штаб, с одной стороны, от Москвы и Воронежа, с другой — от главных сил Кубано-Черноморской республики. На северном участке неистовствовали дивизии генерала Фицхелаурова и свежая подсобная группа генерала Алферова.