Красные и белые. На краю океана
Шрифт:
Ева встала в очередь за женщинами, измученными бедой и бессонницей. Жители предместий испуганно смотрели на дежурного — от него зависело спокойствие нынешнего дня и надежда на завтрашний. Скажет, не скажет о судьбе родных и близких? Поручик, словно отчеканенный на таинственной военной машине — строгий и вежливый, ясный и замкнутый одновременно,— механически отвечал на робкие вопросы:
— Приходите завтра. Что с вашим мужем — пока неизвестно. Судьба вашего сына зависит от него самого. Вы зачем, мадемуазель? — Дежурный не мог скрыть своего
— Я хотела бы видеть господина Солдатова.
— Он вызывал вас, мадемуазель?
— Да, вызывал,— солгала Два, запотевшими пальчиками сжимая спрятанный за пазуху браунинг.
— Одну минутку, мадемуазель. — Поручик выскользнул в соседний коридор.
Ева видела, как ощупывали ее взглядами машинистки, часовой у двери, какие-то чересчур аккуратные офицеры. Подозрительно долго не возвращался дежурный. Наконец он вернулся, попросил уже равнодушно:
— Прошу пройти. Четвертая дверь налево.
Ева подошла к двери, на ходу перепрятав браунинг в карман шубки. Открыла дверь в просторную, сиреневую от сбоев комнату и увидела Долгушина, стоявшего у окна. То, что Долгушин оказался в кабинете Солдатова, было совершенно
непредвиденным обстоятельством, и Ева растерялась. Ротмистра тоже озадачило появление Евы.
— Что вам угодно? — раздалось справа. Солдатов стоял в углу, опершись кулаками в спинку стула; разноцветные глаза следили за девушкой.
Не отвечая, Ева выдернула браунинг, но Долгушин ловко перехватил ее руку. От щелкнувшей пули посыпалась с потолка * штукатурка.
— Ах ты, сволочь! — Солдатов приподнял стул, с размаху ударил им об пол. — Ты у меня сейчас запоешь, ссука! Я с тобой поговорю с пристрастием,— Солдатов шагнул к Еве.
— Я спас тебя от пули, поэтому я и допрошу ее,— твердо возразил Долгушин. — Думаю, юная террористка не станет запираться.
— Ладно, допрашивай,— согласился Солдатов и засмеялся нервно, хрипло.
Долгушин привел Еву в свой кабинет. Усадив вздрагивающую девушку, прикрыл двери.
— Ну? — спросил он с тихой злостью. — Что это вы затеяли? Для чего вам понадобилось стрелять в Солдатова? Тоже мне политическая фигура.— Он выбросил на стол браунинг Евы. — Из этого пистолетика вороны не убьешь, не то что Сол» датова. Зачем такое глупое покушение? Скажите откровенно, я еще могу спасти вас от пули.
— Как спасли от моей пули палача и провокатора? До этой поры я ненавидела одного Солдатова,' теперь ненавижу и вас...
– — Все это вздор — ненависть, месть, любовь. Отвечайте на вопрос.
— Солдатов убил моего отца. Я хотела казнить палача.
Долгушин тут же вспомнил: «Азин расстрелял мою мать в Арске, я поклялся отомстить убийце». Он раздвинул штору, посмотрел в окно.
— Вам нельзя оставаться в Ижевске,— сказал он. — Уходите сейчас, немедленно, куда угодно. Не попадите только в лапы красных, они в пятнадцати верстах от города. Красные вряд ли будут снисходительны к дочери русского дворянина. Пойдемте, я провожу
Пугаясь встречи с патрулями мятежников, Ева блуждала по окрестным лесам, пока не вышла к длинному, узкому озеру. За озером слышалось пыхтение паровозов, стук вагонных колес, но в дымных сумерках не было видно железнодорожной линии. Ева набрела на проселочную дфогу, пошла по ней к железной дороге.
Ее задержал красный патруль, привел в сторожку путевого обходчика. Дежурный придирчиво и дотошно стал выяснять, кто она такая.
— Я из Ижевска. Сообщите обо мне командиру дивизии Азину,— ответила Ева.
Ишь ты,— присвистнул дежурный. — Доложи о ней Азину. А может, ты самая что ни на есть белая контра? — Дежурный добродушно рассмеялся и стал названивать по телефону.
Он звонил невыносимо долго, спрашивал, отвечал сам. Прикрыв ладонью урчащую трубку, обращался к Еве:
— Как твое божье имя-хвамилья? — И кричал в трубку: —• Евой девку кличут. Чё, обратно не понял? Емельян, Василий, Антон... Во, теперь верно, Е —В—А... Ну чё шло, чё шло? Она же бает — самого Азина хорошо знает. Мало ли кто его знает? Тоже верно. — Дежурный уныло повесил трубку. — Не признают тебя, товарищ мадам. Придется до утра заарестовать.— Дежурный сбросил неловким жестом со стола листок.
Ева подняла бумажку, положила перед дежурным.
— А ты чти, чти,— посоветовал он, опять берясь за телефон. — Чти, полезно и девке прочесть.
— «Клятвенное обещание,— прочитала Ева крупные красивые буквы. — Если ты молод, силен и здоров, если ты не трус и не желаешь быть снова рабом, НЕ МЕДЛН... Измучен борьбой и устал твой брат — красноармеец защищай советскую землю. НЕ МЕДЛИ! Спеши на помощь к нему. Исполни свой долг перед ним. НЕ МЕДЛИ! Помоги ему в священной борьбе за свободу. Спеши на помощь. ИДИ, ИДЙ!»
От проникновенных, задушевных слов возникало желание совершить что-то необыкновенное и хорошее. Но никто не нуждался в Еве: она чувствовала себя одинокой и чужой в этом ночном осеннем мире. Драматические события отлетевшего дня вызвали полное безразличие ко всему, даже к самой себе. Ева откинула голову и задремала. Поздней ночью ее разбудил дежурный:
— Проснись, девка, приехали за тобой. Сам Азин тебя в штаб востребовал...
Ева смотрела на Азина совершенно новыми, заинтересованными глазами. Было приятно видеть, как он разволновался,' узнав о ее покушении на Солдатова.
— Разве можно так нелепо рисковать собой? Вас же спасло чудо, если можно назвать'чудом прихоть белого офицера,— говорил Азин. — Ротмистр Долгушин? Мне знакомо это имя по Казани. Да, знакомо, и связано оно с неприятным воспоминанием.
— Я была невольной свидетельницей разговора Долгушина с моим дядей,— сказала Ева. — Долгушин готовит против вас психическую атаку.
— Что, что? — спросил Азин. — Как вы говорите — психическую атаку? _
Ева, как могла, рассказала о психической атаке, задуманной Долгушиным.