Красные и белые. На краю океана

Алдан-Семенов Андрей Игнатьевич

— Усилить посты, спать не раздеваясь, — приказал Елагин.— Завтрашний бой решит нашу судьбу, господа таежные мстители...

Но елагинцы решили сами распорядиться своими судьбами: ночью большая часть их разошлась по тайге. Утром Елагин с кучкой приверженцев тоже покинул Булгино, только один случайно повредивший ногу Индирский остался в стойбище. Он забрался в старую ярангу и залег.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Генерал Пепеляев не знал ни сна, ни покоя. Под. чарующим светом белых ночей размашисто ходил он, осматривая строящиеся

кунгасы, раскидывая палкой щепу и стружки. Стоял на мокром песке, не замечая, как прибой обстреливал его брызгами, а пена шипела на голенищах сапог.

То и дело поглядывал генерал на край горизонта: не появится ли дымок, не возникнет ли силуэт корабля. Все думалось, пароходы придут в Аян раньше, чем дружинники построят кунгасы. Тревожило и то, что генерал Ракитин не подает из Охотска вестей.

Но не одного Пепеляева томила бессонница: Андрей Дона-уров тоже не находил себе места и жил мыслью о побеге в шхотск, но бежать одному и шагать триста верст по весенней распутице было самоубийством.

Андрей ждал счастливой оказии, ее не представлялось и нетерпение стало почти болезненным. В одну из июньских ночей Пепеляев и Донауров столкнулись на берегу бухты генерат внимательно посмотрел на Андрея, что-то припоминая, и сказал:

оря перебегали к нам от красных. Сейчас мы сами бежим очертя голову, куда глаза глядят. Дружинники боятся попасть в руки Строда, все думают — наказание будет ужасным...

„ ваше мнение, господин генерал? — осторожно спросил

АНДрбИ.

Я больше размышляю о том, как побыстрее покинуть эти проклятые берега. Разумеется, со своими дружинниками я их сюда привез, я их- должен вернуть обратно. Для этого и кунгасы приказал строить.

— На кунгасах плыть по Охотскому морю все равно что в корытах...

Землепроходцы на кочах в Америку ходили.

Так то землепроходцы, да и когда делб было.

Послушайте, Донауров. Вы хорошо знаете здешние места. Предлагаю отправиться в Охотск с моим письмом к генералу Ракитину. Мне совершенно необходимо знать, что у него творится.

В распутицу идти невероятно тяжело, — ответил Андреи, а сердце заколотилось от радости: «Вот она, счастливая оказия!»— Невероятно тяжело, но все-таки можно.„

— Две недели пешего ходу. Ступайте, Донауров, и пусть генерал Ракитин пришлет мне весточку.

— Я уйду на рассвете. Передам ваше письмо, но на этом моя миссия и закончится. Из Охотска я не вернусь, —-предупредил Андрей.

Оставайтесь в Охотске, сделайте милость. Боюсь только, что Строд не простит вам измены: вы же покинули его в самый опасный час.

— Человек — снежинка в снегах Севера, — неопределенно сказал Донауров.

У казармы Андрей встретил полковника Андерса, тот взял его под локоть, отвел в сторону.

— Есть серьезное предложение. Я решил отделиться от Пепеляева и с группой офицеров уйти в тайгу.

— С какой целью? А возвращение в Харбин? — спросил Андрей.

—

Возвращение на чужбину с голыми руками все равно что на паперти просить милостыню. На Побережье есть золото, есть пушнина, которая тоже как золото. Пойдем с нами, не пожалеешь...

— Я не гожусь на роль грабителя. —

— Подумай хорошенько, Андрей.

— Даже не желаю тебе удачи.

«Индигирка» бросила якорь в Алдомской бухте, в тридцати милях от Аяна, не нарушая первозданной тишины Побережья своими гудками.

Пустынно было море, еще пустынней тайга, даже чайки не вскрикивали над полынной водой бухтЬі. Северный мир казался загадочным еще и потому, что бойцов окружала тайна. Никто не знал о появлении их под Аяном, андреевский флаг на мачте «Индигирки» мог ввести в заблуждение кого угодно.

Высадка происходила в молчании, все жили ощущением предстоящей опасности, только комиссар Пшеничный шутил:

— Двум смертям не бывать, одной не миновать...

Вострецов даже не улыбнулся в ответ на бравую поговорку, он не умел шутить в минуту опасности. Предусмотрительный во всем, он прихватил с собой проводника Элляя, а для переговоров с Пепеляевым — капитана Энгельгардта.

— Итак, до Аяна два'перехода. Мы пройдем их форсированным маршем,— резво сказал комиссар.

— Не торопись, нюча, однако. Суетливая белка на стрелу натыкается, — ответил своей поговоркой Элляй.

Он повел красноармейцев тропой, петляющей по гиблым болотам, между кочкарником и зарослями стланика. Распадки были переполнены полой водой, голые обрывы подводили к пропастям.

Сияющий день сменился пасмурным вечером, пошел снег, бойцы промокли до нитки, кое-кто натер мозоли. Лошади, тащившие пулеметы, скользили по льдам, падали, увечились, пока не выбились из сил. Бойцам пришлось нести пулеметы на своих плечах.

На третий день Элляй вывел отряд на вершину бесприютного перевала. На востоке расстилалось Охотское море, на запад, север и юг уходили, громоздясь и чернея тайгой, сопки. Вострецов устроил привал, но выслал на всякий случай разведку. Разведчики вернулись с пленником.

— Пепеляевца заарканили. Принял нас за бандитов,— ска-

зал старшой.

— Что за человек? Откуда? — спросил Вострецов мокрого а обессиленного пленника.

— Я иду из Аяна, зовут меня Андрей Донаур^в...

—. Догор! А я тебя не признал, однако. Капсэ есть? — Элляй обнял Андрея за плени, протянул ему трубку. — Это мой догор, это красные нючи,— говорил он, поворачиваясь то к Андрею, то к Вострецову.

Как только Элляй замолк, Андрей спросил:

— Где Феона?

— В Охотске Феонка, жива, однако. Сапсем недавно видел..,

На глазах у Вострецова Андрей преобразился, глаза загорелись, губы заулыбались, плечи расправились. Перед Вострецовым стоял совершенно иной, светящийся внутренней красотой человек, и сказал он ясным голосом: