Красные курганы
Шрифт:
– Там видно будет, – беззаботно ответил Константин, но, заметив, как нахмурился галицкий князь, торопливо пояснил: – Я так думаю, что они раньше меня от своего слова откажутся. Тогда уж и мне уговора не обязательно держаться.
– Ну, ежели так, то конечно, – с сомнением протянул Удатный.
Сам того не подозревая, он подтолкнул рязанского князя к новой идее, которую Константин старательно прокручивал в голове всю обратную дорогу, пока она не обрела определенные контуры.
Однако едва он прибыл в Рязань, как понял, что действовать будет совсем иначе. Внести существенные изменения в первоначальный план потребовала сама жизнь, а точнее, нежданно-негаданно прибывшие тайные послы.
И собрашася князья русские в Киеве, и решиша избрати единого над собою. Одначе понеже князь Константин себя насаждал всем, аки муха надоедлива, иных же он не желаша вовсе, порешили все оставить оную затею. И даже митрополит, там сидючи, глас подаваша за Мстислава Галицкого, а не за свово князя. Все отвергоша Константина, и все за один противу него встали.
И всташа Мстислав Мстиславич, князь Галича по прозвищу Удатный, и тако рекоша: «Зрю я наидостойнейшега, и лишь единага изо всех очи мои видят – то княже резанский Константин Володимерович». И случилось тут замятня велика, и приговорили все князю резанскому допреж венца царева службу великую сполнить, дабы славу и величие Руси подъяти. И на том они крест целоваша митрополичий…
Предполагать, что именно произошло на этом съезде русских князей, можно до бесконечности. Во-первых, неясна причина, по которой все съехались для выбора царя. Триста пятьдесят лет стояла Русь без него, обходясь великим киевским князем, который зачастую и сил не имел, чтобы повелевать прочими, а тут вдруг на тебе – давайте царя выберем.
Итак, кто инициаторы? Я предполагаю, что ими были в первую очередь князья юго-западной Руси, а также Владимир Рюрикович Смоленский, которых поддержали новгородцы и псковичи. Цель их тоже понятна – от страха перед все более растущим могуществом Константина у них появилась идея таким образом обуздать опасного соседа.
Не знаю, как им удалось обольстить самого рязанского князя и что они пообещали ему, чтобы он согласился приехать в Киев, да это и не важно.
Далее же, скорее всего, мы имеем дело с одним из тех немногих случаев, когда, по моему мнению, более близок к истине именно летописец Филарет. При такой обширной территории и столь могучих вооруженных силах Константину было бы просто глупо соглашаться на любую другую кандидатуру в цари.
Вполне возможно, что определенная «домашняя заготовка» у князей была, но уговорить на нее рязанского князя им так и не удалось. Кстати, по поводу того, кто именно был намечен первоначально, есть указания в обеих летописях.
Но очень уж неудачно слукавил Пимен, рассказывая, что Константина в цари предлагал Мстислав Удатный. Зная его честолюбивый и вспыльчивый характер, можно утверждать, что навряд ли он выдвинул бы кандидатуру рязанского князя. А вот самого Удатного, одного из немногих, кто не воевал с Константином, вполне могли избрать, но тут встал самый могучий из русских князей, и этот выбор не состоялся.
Ну а слова склонного к литературным преувеличениям Пимена о том, что князья предложили Константину какую-то непонятную «службу сполнить», принимать за факт и вовсе не стоит. Неужто нашелся бы в то время смельчак, отважившийся даже не приказать, но хотя бы поставить в более мягкой форме некое условие, обязательное для получения царского венца? Да и что за службу можно было ему поручить – яблок молодильных принести или жар-птицу раздобыть?
Словом, здесь у Константинова любимца налицо явная передозировка предельно допустимой нормы вымысла, что заметно практически сразу.
Глава 10
Приди и владей
Мечи из ножен вырвем, как мужи,
Чтоб за отчизну падшую вступиться.
Там, что ни день, стон вдов, и крик сирот,
И вопли скорби бьют по лику неба,
Которое им отзвук шлет…
Развитие диких в ту пору прибалтийских племен было в точности таким же, как некогда, лет пятьсот назад, на самой Руси, то есть всем заправляли жрецы. И не важно, как именно они назывались – то ли волхвы, то ли служители Брахмы или Будды, то ли еще вычурнее и загадочнее. Не в этом суть.
Главное заключалось в другом. Именно они давали указания в любом деле, большом или малом. В их компетенцию входили все вопросы, начиная со сроков начала посева и заканчивая объявлением войны. Лишь на время боевых действий они неохотно отщипывали кусочек своей необъятной власти и со вздохом протягивали ее тому, кто поведет людей в бой. В мирное же время…
Однако времена менялись, причем так стремительно, что и прибалтийским волхвам стало понятно: если хочешь удержать власть, то надо ею поделиться. Иначе не выйдет.
Причем делиться надлежало лишь с тем, кто согласится принять ее в, так сказать, усеченном виде, то есть оставит изрядную долю и им самим. Жестокие и свирепые служители Криста, пришедшие морем, для этого не подходили. И дело не в том, что они зачем-то окунали всех в воду, а потом пели гнусавыми голосами какие-то дикие протяжные песни на загадочном чужом языке. Все это можно было бы вытерпеть, но они никому не оставляли ни крошки этой самой власти.
Вот и получалось, что местным жрецам необходимо было найти такого человека, который поможет выгнать непрошеных гостей прочь, в те края, откуда они появились, и в то же время не поставит обязательное условие о замене одного нового бога на другого, но такого же чужого и непонятного. Причем с учетом реалий найти надлежало срочно, образно говоря, вчера. Крайний срок – сегодня, потому что завтра грозило полным истреблением не только самих жрецов, но и всего племени.
Союзники вроде бы жили совсем рядом – в Новгороде и Пскове. Они не требовали, чтобы мирные эсты и ливы отвергли свою веру, относились с пониманием к их богам, духам и священным местам, но…
В этом «но» и заключалось главное. Единственное, чем они могли помочь, так это устроить большой набег. С одной стороны, это даже хорошо – пришли и ушли, не мешая жить по-прежнему. Вот только сил у них явно не хватало, чтобы добиться окончательной победы. Едва они уходили, как проклятые чужеземцы возвращались.
К тому же они и сами изрядно грабили, не всегда разбирая, кто свой, а кто – чужой. Зато рязанский князь и в этом отличался в лучшую сторону. Во всяком случае, так рассказывали лэтты, ливы и семигаллы из числа тех, чьими землями в княжествах Кукейнос и Гернике вновь овладел Константин.
Помимо того, что этот русич строго-настрого запретил своим воям обижать туземцев, он еще и установил твердую, причем довольно-таки щадящую дань, а если ему требовалось что-то сверх того, то он – неслыханное дело! – покупал все необходимое за звонкое серебро.
Более того, он даже не покарал тех, кто был вынужден по повелению рыцарей штурмовать Кукейнос. То есть не то чтобы не казнил, но даже не удосужился выдрать плетьми.
И еще одно обрадовало жрецов. И в Кукейносе, и в Гернике жители теперь опять безбоязненно ходили к своим древним капищам и даже успели заново вырезать из дерева идолов, уничтоженных заморскими пришельцами. У эстов катились слезы умиления, когда они, тайно побывав в гостях у соседей, лично увидели столь радостную картину, после чего все единодушно решили пасть доброму князю в ноги.