Красные пианисты
Шрифт:
Когда он проснулся, вся комната была залита солнечным светом. Конечно, он проспал: шесть утра. Максимилиан быстро оделся и вышел на улицу. Пешеходы на тротуарах попадались редко, но машин уже было много. Его «фольксваген» стоял за углом.
Столбик бензомера показывал три четверти бака — можно ехать, не заправляясь в Вене. Фак завел мотор, выбрался на Грабен [27] и пристроился в колонну нетерпеливо пофыркивающих машин.
Выехав из города, Фак прибавил скорость, ветер засвистел в ушах, и стало даже прохладно,
27
Грабен — одна из центральных улиц Вены.
Утром небо — ясное, ни одного облачка. Альпы, вырисовывающиеся вдали, еще не окутались дымкой. Ослепительно сверкал на вершинах снег, выпавший ночью.
Когда у Максимилиана появилась машина, он намеревался чуть ли не каждый день выезжать за город. Но это не получилось: все работа, работа, а потом уже просто лень.
В последние годы Фак возглавлял отдел искусства и редко покидал Вену, разве что приходилось иногда бывать в Зальцбурге, где проходили международные музыкальные фестивали.
В Линце Фак заправил свою машину бензином, а потом остановился около кафе. В низеньком прохладном помещении его встретила официантка, совсем молоденькая девочка. Она мигом принесла Максимилиану кофе. Мордашка была у нее очень славненькая. Максимилиан взял ее за подбородок.
— Вот тебе на булавки, — сказал он, сунув в карманчик ее беленького фартучка 100 шиллингов. Если бы у него имелось свободное время, он задержался бы здесь, повез ее в магазин, где она могла выбрать себе любую вещь, и чувствовал бы себя принцем, осчастливившим Золушку. Но нужно было торопиться.
Погода неожиданно испортилась. Начался ливень. Толстые струи дождя, как веревки, били по крыше, и «дворники» не успевали сбрасывать воду с ветрового стекла. Пришлось снизить скорость и включить желтые фары.
Когда Фак вошел к Мирбаху в номер, тот уже складывал вещи.
— Наконец-то. Думал, что уже не приедешь.
— Подвела погода, — ответил Максимилиан.
Они обнялись.
— Садись. Я сейчас.
Фак оглядел комнату. Все было очень чистым, свежим: мягкий серый пластик под ногами, стены, выкрашенные под цвет полуденного солнца (Фак не нашел другого сравнения), умывальник, слепящий белизной, у кроватной тумбочки — модерновый торшер, а на столе — цветы. «Мило. Сразу видно, что владеет «Хаусзальцбургом» женщина. Цветы, конечно, ей обходятся недорого: цветник во дворе. Здесь я и переночую», — решил Максимилиан.
— Ну вот и все, — сказал Иоганн, выставляя чемодан за дверь. — Ты подвезешь меня в аэропорт?
— Конечно. Так что у тебя стряслось?
— Шеф отзывает меня, а мои репортажи больше не печатаются.
— Но они имели колоссальный успех.
— Вот именно.
— Так в чем дело?
— Это я и хотел бы знать. Правда, кое-какие соображения у меня имеются на этот счет. Ты читал мои последние материалы?
— В общем… да, но что ты имеешь в виду конкретно?
— Значит, не читал. Не буду пересказывать, скажу только, что я
— Кое-что слышал. Я только не пойму, чего ты от меня хочешь?
— Чтобы ты помог. Многие нужные люди живут в Австрии, с ними надо встретиться, поговорить…
— Послушай, Иоганн, это авантюра. Чем ты располагаешь? Насколько я понял — ничем. Разрозненные факты, сомнительные документы, домыслы, догадки… Если «Дегусса» подаст в суд, то, в лучшем случае, ты отделаешься огромным штрафом.
— Конечно, у меня еще нет достаточно пороха, чтобы сделать хороший залп. Но мы его сделаем, если ты поможешь мне.
— Это все не по мне.
— Я знаю. Но знаю также, что ты не хочешь, чтобы все повторилось.
— Что все?
— И война, и плен…
— Что я должен сделать, Иоганн?
— В Цель-ам-Зее живет некий Розенкранц, бывший гаулейтер Верхней Австрии. У меня есть сведения, что ящики в Грюнзее были затоплены в сорок пятом году по его приказу. Конечно, я не надеюсь, что он тебе признается в этом, но мне важно знать, что он будет говорить о Грюнзее. Разговор, разумеется, начинай не с этого. Постарайся войти к нему в доверие, насколько это возможно, а потом спроси… Выло бы очень хорошо, если бы ваш разговор удалось записать на пленку… Очень прошу тебя, сделай это. К сожалению, сам я не могу к нему поехать. После материалов, опубликованных в «Штерне», он не станет со мной разговаривать.
Фак вздохнул:
— Хорошо, я съезжу. Но учти, это только ради нашей дружбы. Политика меня не интересует.
— Спасибо, Мак.
Они спустились вниз, и Иоганн подошел к девушке, сидящей за конторкой в нижнем холле:
— До свидания, Лотта. Это тебе… — Мирбах протянул ей свою книгу очерков с автографом.
— Спасибо, господин Мирбах, счастливого пути…
Девушка была очень мила и трогательна в своем простеньком, но хорошо скроенном платьице с глубоким вырезом на груди. Красивы были ее тяжелые рыжие волосы.
— Я не видел ее раньше, — сказал Фак, когда они вышли на улицу.
— Старый плут. Ей только шестнадцать…
Тут Мирбах увидел новый «фольксваген» Фака:
— О! У тебя новая коляска…
— Нам с Ингрид надоела старая, — ответил Максимилиан. Ему было приятно, что Мирбах обратил внимание на его «фольксваген».
Они забрались в машину.
— Ну, рассказывай…
— Рассказывать особенно нечего. Вернее, всего не расскажешь сразу. Надеюсь скоро приехать в Австрию, и тогда поговорим. Как ты? Не женился? — спросил Мирбах.
— Нет.
— Что ты пишешь?
— Недавно написал статью об искусстве… Об искусстве фотографии.
— Об искусстве фотографии?
— Да. Это, конечно, не пособие для начинающих фотографов. Просто у меня возникли кое-какие мысли, и я попытался соотнести изобразительное искусство с искусством фотографии.
— Это любопытно.
— Недавно я приболел и провалялся неделю в постели. Не работал, лежал, читал, думал… И вот подумал…
— Все-таки меня беспокоит вызов. Не могу понять, что за этим кроется? — проговорил Мирбах.