Красные пианисты
Шрифт:
Гарвей закончил чтение, отодвинул рукой бумаги.
Лицо Клингена было Питеру знакомо. Хотя их и не представляли друг другу, но они не раз встречались на маневрах войск НАТО. Кажется, он был и на «Гиринге»… Да, он был там. Гарвей отчетливо сейчас припоминал это.
…Стоял солнечный день. Корабли сопровождения «Обсервейшн Айленд», спасательное судно «Киттивейк» и эсминец «Гиринг», на котором находились офицеры НАТО, покачивались на легкой волне неподалеку от порта.
Эсминец оказался ближе всех к атомному ракетоносцу. С него хорошо было видно, как маленькие, шустрые буксиры,
Выкрашенный в оранжевый цвет, с плоской, словно срезанной ножом, надстройкой, подводный ракетоносец «Джордж Вашингтон» выглядел необычно.
Как только буксиры отцепились и поспешили в порт, была дана по радио команда, и вся флотилия, быстро набирая скорость, устремилась к месту испытания.
Около тринадцати часов «Джордж Вашингтон» и сопровождающие его корабли прибыли в назначенный район.
Океан успокоился, и его блестящую под лучами солнца серебристую поверхность разрезало только острие тонкой телеметрической антенны подводной лодки.
Ждали запуска. Динамики, установленные на командном мостике и на верхней палубе, разносили по всему кораблю отчетливые команды: «Т — минус 80, Т — минус 79…»
За минуту до запуска с подводной лодки был подан ярко-зеленый дымовой сигнал, а невидимый диктор продолжал: «Т — минус 40, Т — минус 39, Т — минус 38…» При отсчете «Т — минус 10» динамики почему-то замолкли. Через несколько секунд они снова ожили.
— Стоять всем на местах, стоять всем на местах!.. — Снова короткая пауза и сообщение: — Запуск отложен!
Систему управления ракетной стрельбой переключили на вторую ракету, и снова начался отсчет оперативного времени. Но и на этот раз запуск пришлось отложить: в район приводнения ракеты вошел какой-то корабль, как сообщили станции слежения. Запуск был отложен на следующий день.
Следующий день оказался удачнее. Когда закончился отсчет оперативного времени, ровно в 12 часов 29 минут вблизи от того места в океане, где торчала телеметрическая антенна подводной лодки, поднялся водяной султан — тонконосая ракета выскользнула из воды и как бы повисла в воздухе, освобождаясь от водяного шлейфа. Из ее сопел с огромной силой а страшным воем вырвалось пламя — это включился ракетный двигатель. В первые секунды плавно, едва заметно вибрируя, но быстро набирая скорость, «Пола-рис» устремился в голубую высь, таща за собой уже в разреженных слоях атмосферы кучерявую полосу белых отработанных газов. Через 55 секунд отделилась первая ступень ракеты, а еще через 89 секунд — вторая, но этого уже никто не видел — об этом сообщили станции слежения.
Пролетев 1780 километров, головная часть ракеты упала в океан. В тот же день Эйзенхауэру была послана телеграмма:
«Поларис» — из глубины до цели. Успешно».
Да, именно такая телеграмма была тогда послана Айку, но если ее копия одновременно пошла в Москву, то… И сколько подобных сообщений за все эти годы мог отправить этот «ангел», если он советский разведчик?.. И что будет, если «консервы», которые так интересуют американцев и которые они никак не могут
Глава четвертая
В Цель-ам-Зее Фак приехал во второй половине дня. В этом маленьком, уютном городке он как-то провел несколько дней. Тогда в озере хорошо ловилась рыба, а у фрау Герды, содержательницы небольшого отеля, были вкусные шницели и острые, нагоняющие аппетит салаты. Вот, пожалуй, все, что осталось в памяти Фака от короткого пребывания в этих местах.
Брауерштрассе, на которой жил Розенкранц, привела Максимилиана к самому озеру. Небольшой особняк в современном стиле с номером 14 стоял несколько поодаль. К нему проложены две асфальтированные дорожки: одна — к небольшому гаражу, другая — к подъезду дома. У раскрытых ворот гаража стоял «мерседес» модели прошлого года. Около него возился уже немолодой, сухопарый мужчина в комбинезоне и берете. Фак подъехал к нему.
— Добрый день, — сказал он, выбираясь из кабины.
— День добрый.
— Не скажете ли, дома господин Розенкранц?
На этот вопрос он не получил никакого ответа и уже подумал, не глух ли шофер Розенкранца, но тут человек в комбинезоне распрямился, вытер ветошью руки и с достоинством представился:
— Эрих Розенкранц.
— Простите, — сказал Фак, несколько смутившись. — Хотел бы поговорить с вами, я — журналист Максимилиан Фак.
Розенкранц пристально посмотрел на него и предложил:
— Пройдемте в дом.
Они миновали небольшой садик и поднялись по ступенькам.
— Какую газету вы представляете? — спросил Розенкранц, повернувшись к Факу.
— Я работаю в журнале «Вечерние чтения», но представляю сейчас самого себя, если так можно выразиться.
— Простите, вы назвались Факом. Не ваша ли это книга рассказов «Сиреневая степь»?
— Да, это моя книжка.
— В рассказах о плене я нашел многое созвучное тому, что пришлось пережить мне.
— Вы были в плену?
— И в плену, и в тюрьме… Прошу вас, проходите, садитесь. Я оставлю вас на минутку, только переоденусь.
Фак опустился в глубокое старомодное кресло, так не гармонировавшее с легкой современной мебелью в гостиной.
Розенкранц вышел в светлом костюме с бутылкой коньяка и двумя рюмками.
— Не знаю, с чем вы пришли ко мне, — сказал он, — но почему-то я испытываю к вам доверие. Сигары, сигареты?.. — спросил он.
— Спасибо. Я курю только «Астор». — Максимилиан достал из кармана пачку сигарет.
Розенкранц наполнил рюмки.
— Еще два дня тому назад я и не думал об этой встрече, — признался Максимилиан.
— И что же случилось за эти два дня?
— Ничего особенного. Я прочитал репортажи Мирбаха в «Штерне» и загорелся желанием увидеться о вами.
— Простите, к какой партии вы принадлежите?
— Я не принадлежу ни к какой партии и интерес к вам имею чисто литературный, писательский. Я сейчас работаю над одной вещью. В центре ее — тридцатые годы, наш взлет…