Красные рельсы
Шрифт:
Поезд, следовавший на север, приближался к вокзалу.
— Мне пора, Конкэннон. Я скажу на заседании, что дело будет закончено через несколько дней.
Эверс вышел из кабинета, оставив за собой аромат «гаваны». Конкэннон остался сидеть напротив стола. Ссадины горели, все тело ныло от усталости. Он представил себе Атену Аллард у свежей могилы мужа и вздрогнул.
Однако следовало заняться насущными вещами. Например, остаться в живых. И спасти жизнь Атены. Он попытался поставить себя на место двух ночных посетителей. Судя по всему, они ждали дальнейшего развития событий. Когда Конкэннон уедет из Оклахома-Сити, они подумают, что Атена уговорила его бросить дело. Но не исключено, что они решат убить и его, и Атену. Выстрел из окна дома… Удар ножом на темной улочке… или у тех кустов перед пансионом.
Когда преступник принял решение, предотвратить убийство почти невозможно. Это подтверждали трупы Мэгги Слаттер и сутенера.
«Дни и ночи» буквально кипели. Войдя, Конкэннон сразу ошалел от дыма, шума и всеобщего возбуждения. Все столы были заняты, бар осаждала толпа гуляк, и три «девочки» Лили беспрестанно поднимались и спускались по лестнице с клиентами. Словом, все шло своим чередом. Разве что Марвин Боун был не на своем обычном месте у дальней стены, а стоял у бара.
Конкэннон пристроился рядом с ним.
— Как вас зовут? — спросил он нового бармена.
— Боб Полак, мистер Конкэннон.
Этот симпатичный парень с профессиональной улыбочкой, должно быть, обворовывал Лили самым беззастенчивым образом. У такого пройдохи на Банко-Эллей было блестящее будущее.
— Боб, мисс Ольсен всегда держит на нижней полке дежурную бутылочку для друзей. Дайте-ка мне ее, пожалуйста.
— Конечно, мистер Конкэннон.
Бармен поставил бутылку на стойку, затем тщательно вытер один из стаканов и поставил рядом. Конкэннон налил его до краев, выпил и только после этого повернулся к сержанту Боуну.
— Обычно я не угощаю полицейских хорошим виски из Теннесси, но ладно уж…
Боун скривился, словно откусил неспелого лимона.
— Обойдусь без благодетелей.
Конкэннон пожал плечами, налил себе еще, выпил и поставил пустой стакан на место.
— Здорово вы управляетесь, — сухо сказал сержант.
— Это чтобы перебить вкус орехов.
— Вы сегодня говорили со вдовой Аллард? О чем?
Старое виски разгоняло тепло по самым отдаленным закоулкам его тела; напряженные мышцы начали расслабляться. Жить стало гораздо приятнее. Ему хотелось послать Боуна к черту и посоветовать ему заниматься своими проблемами. Но он сдержался.
— Давайте оставим это на потом, Боун. Я и так сегодня переработал.
— Вы едете к геологу, о котором я говорил?
— Я не забыл его фамилию: Майер.
Он чувствовал, что голова его пуста. Это было неудивительно: за сутки он съел всего несколько кусков пирога с орехами.
— Да, я собираюсь поговорить с Манером завтра, если мне удастся его найти.
— Но ведь я сказал вам, где его найти!
— Я помню. Конкэннон налил себе еще.
— Когда вы уезжаете?
— Завтра, рано утром. Окажите мне услугу, Боун: присмотрите за миссис Аллард в мое отсутствие.
Полисмен строго посмотрел на него.
— Зачем?
— Кое-кто считает, что Рэй участвовал в ограблении. То же самое они могут думать и о его жене. В любом случае, мне будет спокойнее, если вы будете держать ее в поле зрения.
Полицейский пожал плечами:
— Договорились.
Мгновение Конкэннон раздумывал, не упомянуть ли о двоих гостях Атены Аллард. В этом случае пришлось бы рассказать и о деньгах. И через несколько часов все в округе узнали бы, что вдова Рея Алларда оказалась неподкупной. Это обернулось бы против нее. Разумеется, полицию следовало поставить в известность, но он решил сделать это позже. Ведь если ему немного повезет, он найдет Эйба Миллера, разберется с делом до конца, и Атена будет вне опасности.
Конкэннон выпил еще один стакан «Теннесси». Он был совершенно пьян. Не в таком состоянии, когда валишься на пол или начинаешь орать: напротив, это было какое-то приятное опьянение, новое, незнакомое чувство. Прежде от виски у него были совсем иные ощущения.
Рядом с ним вдруг появилась Лили Ольсен.
— Я не знала, что ты так любишь выпить, — сказала она.
— Ты уже вторая, кто мне это говорит, — любезно ответил Конкэннон. — Давай попросим еще один стакан и заберем бутылку наверх?
— Пока не могу. У меня деловая беседа с муниципальным советником. — Она озабоченно посмотрела на него. — Ты уверен, что с тобой все в порядке?
— Конечно, Лили. Не стоит со мной так нянчиться.
Она пожала плечами:
— Тогда забирай бутылку и жди меня наверху. Я скоро приду.
Он вежливо поклонился:
— Прекрасная мысль. Прекрасная.
Затем взял одной рукой кота, другой — бутылку и осторожным шагом направился к лестнице.
Оказавшись в гостиной Лили, он стал прохаживаться взад-вперед, дотрагиваясь до знакомых предметов на столах, рассеянно пробегая взглядом по висевшим на стене цветным литографиям. Сатана свернулся клубком на французской кушетке и заснул. Конкэннон налил виски в стакан, и вдруг внутри него словно рухнула плотина под напором бушующей реки. Его охватило какое-то чувство, которое он понял не сразу: более острое, чем жажда, более сильное, чем голод. Он посмотрел на кота и сказал вслух:
— Да поможет мне Господь, я, кажется, влюбился. На секунду в комнате словно появилась Атена Аллард. Его тянуло к ней, как ни к одной женщине на свете, но тянуло как-то по-особенному. А она смотрела перед собой и не замечала его. И так будет всегда, подумал он. Атена Аллард никогда не будет замечать других мужчин, кроме мужа. А Рэй мертв…
Войдя, Лили застала Конкэннона сидящим в кресле и тупо рассматривающим пустую бутылку. Она с любопытством поглядела на него.
— Конкэннон, объясни, в чем дело? — вздохнула она.
— Нечего объяснять: я порядком набрался и мне, пожалуй, лучше вернуться в отель.
— Пьяных мужчин я и до тебя видала. Ладно, я стелю постель…
Он медленно склонил голову.
— Нет, лучше не надо.
Она не сразу поняла, в чем дело, и решила, что он боится оказаться не на высоте из-за выпитого виски.
— Глупости, — живо сказала она. — Оставайся, ты же всегда остаешься, когда приезжаешь. Неважно, что ты пьян.
Тут она нахмурилась: до нее постепенно доходило, что их отношения изменились. Она не знала, в какую сторону, но женское чутье подсказывало ей, что Конкэннон уже не тот, что прежде.