Красные тюльпаны
Шрифт:
Шел Сережка быстро, а то и пускался бежать вприпрыжку, чтобы согреться. Снег, как свежая капуста, похрустывал под ногами, и в спину дул порывистый ветер, он точно торопил, подгонял мальчика.
Иногда Сережке казалось, что вот-вот поднимется пурга, ветер заметет дорогу и он собьется с пути.
Сколько времени прошло, Сережка не знал, но чувствовал, что выбивается из сил, и боялся, что свалится от усталости. Но вот он миновал широкий овраг и сразу воспрянул духом — до Вышегор оставалось рукой подать. Он растер снегом щеки, которые
Сережка еле держался на ногах, когда огородами подходил к своему дому. Закоченевшими пальцами он постучал в окно — в избе его не услышали. Тогда он постучал сильней. В сенях заскрипели половицы, и мать испуганным голосом спросила:
— Кто там?
Сережка поднялся на крыльцо.
— Мам, это я.
Мать охнула, щелкнул засовчик, и она впустила Сережку в избу. И как только он переступил порог, мать теплыми руками крепко прижала сына к себе.
— Откуда ты, непутевый мой, среди ночи? — спросила она и заплакала.
— Чего плакать-то? — недовольно ответил Сережка, почувствовав на своей щеке материнские слезы. — Ведь живой я и Петр тоже.
Мать нашарила в печурке спички, зажгла коптилку.
Сережка скинул сумку, пальтишко бросил на лавку, устало присел за стол и огляделся: все в доме выглядело по-старому привычно и знакомо.
— Проголодался небось? — спросила мать и поспешила к печке. А когда вынула чугунок с картошкой и вернулась к столу, то увидела, что сын крепко спит, положив голову на вытянутые руки.
— Намотался, видать, где-то, — глотая слезы, прошептала мать.
Она присела на корточки, стянула с Сережкиных ног валенки, потом подняла его на руки и отнесла на койку, уложила и старательно укрыла одеялом. Остаток ночи она не сомкнула глаз.
Долгим был для Сережки этот день свидания с матерью. Многое узнала она из рассказов сына, многое поняла.
А как только окончательно стемнело, Сережка снова огородами ушел в лес, на кордон, к деду Ефиму.
Встреча радиста
Когда Сережка ушел по заданию командира второй раз в разведку, в отряде произошло очень важное событие.
Связной, прибывший от первого секретаря подпольного райкома партии Борисова, передал командиру отряда Андрюхину: ждите из Москвы самолет, который доставит радиста и выбросит на парашютах груз. Было приказано в два часа ночи в условленном месте приготовить и зажечь при появлении самолета пять больших костров, расположенных в одну линию.
За сутки до назначенного времени Андрюхин вместе с начальником разведки Смирновым и пятью партизанами, которые прихватили с собой канистру с бензином, на трех санях отправились с базы в заданный квадрат. В полдень прибыли на место. На краю леса сделали короткий привал, а затем принялись за дело: валили сухостой, пилили дрова, раскладывали их кучками по полю на равном расстоянии друг от друга.
К сумеркам все приготовления были закончены. Поужинав у костерка в лесу,
В двадцать четыре ноль-ноль Андрюхин поднял группу и вывел ее в поле. Вместе со Смирновым он еще раз обошел подготовленные для костров дрова, расставил у каждой кучки по одному партизану, а в час тридцать приказал облить дрова бензином. Партизаны, кроме того, смочили бензином и паклю, которой были обмотаны концы тонких шестов. Приготовив все, стали ждать.
Андрюхин и Смирнов внимательно вслушивались в тишину ночи, поглядывали на темное небо, где зябко мерцали редкие звезды.
Андрюхин посветил фонариком на циферблат часов — стрелки приблизились к двум. Никаких признаков приближающегося самолета— тишина. Немного погодя он спросил Смирнова:
— На твоих сколько?
— Два часа восемнадцать.
— Задерживается почему-то?..
И не успел Андрюхин договорить, как стоявший дальше всех партизан радостным голосом выкрикнул:
— Летит, товарищ командир!
Андрюхин встрепенулся, скомандовал:
— Тихо. Зажигай!
Партизаны кинули зажженные факелы в поленья — пять оранжево-красных огней вспыхнули разом.
Андрюхин наклонил голову, замер: издали до него донесся едва слышимый, стрекот мотора. Он быстро приближался, нарастал, становясь все отчетливее.
Ровный рокочущий звук пронесся где-то высоко над их головами, удалился в сторону и замер.
— Неужто это' немец пролетел? — спросил Андрюхин.
— Не может быть, — возразил Смирнов. — По шуму мотора узнаю, что наш прошел.
Самолет появился скора, но уже с другой стороны. Он опять пролетел над полем, помигав рубиновыми бортовыми огнями, погасил их, и вскоре удалился в том направлении, откуда прилетел. Андрюхин со Смирновым отошли от костров подальше и, заслонив глаза ладонью, стали пристально вглядываться в небо. Вскоре они заметили едва приметные серые пятна на разных высотах и расстояниях, которые медленно опускались к земле.
— Парашюты! — сказал Андрюхин.
— Точно, товарищ командир. Три.
Партизаны, загасив костры, бросились к приземлившимся парашютам, Андрюхин и Смирнов еле поспевали за ними. Под первым и вторым парашютами оказались грузы в мягкой упаковке. Приказав подавать сани и укладывать на них груз, Андрюхин со Смирновым побежали к третьему парашюту, который опустился в значительном отдалении от костров.
Подбежав, они заметили маленькую фигуру человека, который складывал парашют. При их появлении человек выпрямился и быстро обернулся — Андрюхин со Смирновым увидели в трех метрах от себя молоденькую, невысокого роста девушку в светлом армейском полушубке, валенках и шапке-ушанке.
Держа в вытянутой руке пистолет, девушка твердым голосом спросила:
— Пароль?
— «Щорс», — откликнулся Андрюхин.
— «Москва», — отозвалась девушка.
Андрюхин бросился к ней, крепко обнял и, поцеловав в щеку, сказал: