Красный цветок
Шрифт:
Я была одна, - одна на свете. Надо мной - только Двуликие, а под моими ногами - тысячи дорог. И я могла пойти по любой. Потому что отныне свободна.
Одиночество дарило крылья, ибо по-настоящему в любом из миров свободен только тот, кто один. И кто уже почти мертв.
Часть II
Бедная родственница
Глава 1
Те*и Чеар*ре
Улицы, улицы, улицы - погруженные в хрустальные сны.
Улицы, улицы, улицы - похожие друг на друга, словно
Плутая по ним, я теряла последние силы. Я замерзала.
Очнулась я оттого, что меня немилосердно трясли. Жандарм со сна показался до смешного огромным.
– Девочка, ты меня слышишь?
– гудел он.
И я никак не могла определиться с тем, что означает непонятная интонация? Ругался он? Или волновался?
– С ума ты, что ли, сошла, - спать на снегу?! Так ведь насмерть замерзнуть недолго! А ну, вставай, негодница. Вставай. Немедленно. Кому я говорю?
– длинные усы топорщились над пухлой губой при каждом слове.
– Как тебя зовут? Ты что? Имени своего не помнишь, что ли? Черт знает что такое!
– посетовал новый знакомый, смачно сплевывая в снег.
– Ладно, это... тебе нужно туда, где тепло. Пусть в участке с тобою разбираются. Те, кому положено.
Завернув в колючую, дурно пахнущую, теплую дерюгу, меня забросили в неприглядное нутро кареты с характерными черными косыми полосами - официальным знаком низшей иерархии Департамента. Грохоча деревянными колесами по оледенелой, мощенной мостовой, жуткий тарантас послушно покатился за каурыми лошадками, явно успевшими повидать на своем веку немало трудностей и передряг.
Повода возражать вроде как не было. Да и сил - тоже. Вымотанная до предела, я не находила в себе силы сопротивляться.
– Отвезите меня к Чеар*рэ, - попросила я.
Толстяк изумленно покосился на нахальную меня.
– Чего?
– переспросил он, нахмурившись.
Я повторила.
– Ты это, серьезно, что ли? Нет, девчонка, у тебя что, мозги вымерзли что ли?
– ухмыльнулся жандарм.
– Вот, ну, делать Чеар*ре больше нечего, как возиться с утратившей разум побирушкой.
– Свяжитесь с ними, - настаивала я.
– Скажите, что вы знаете, где находится Одиф*фэ.
– Одиф*фэ, говоришь?
– жандарм задумчиво потер подбородок.
– Так ты вроде бы забыла, как тебя звать?
– Уже вспомнила.
В приемной было тепло. В воздухе витал запах добротной кожи, пряностей, заморских фруктов.
Мне всучили ароматный напиток, издающий запах горечи пополам с карамелью и усадили на обитый кожей диван. С удовольствием я выпила одну за другой три чашки 'Скачинно' - сладко-горького, густого напитка.
Когда поставила опустевшую чашку на прозрачное стекло столешницы, та слабо звякнула.
Женщина за канцелярским столом, подняла голову, оторвавшись от бумаг, по которым беспрестанно водила тонко очиненным гусиным пером, одарила меня дежурной улыбкой:
– Ещё?
– Нет, спасибо.
Поднявшись, я подошла к окну.
С этого места, было не только прекрасно видно, но и отлично слышно все, что происходило в соседней комнате.
Толстый жандарм стоял навытяжку перед невидимым собеседником, возможно, находящимся за многие мили отсюда, и беспрестанно, подобострастно кивал.
Голос невидимого начальства четко проговаривал:
– Повторяю: действуйте предельно осторожно. Если это существо то, за кого себя выдает, оно очень опасно. Категория 'С', не меньше.
Я медленно отступала, пятясь к выходу.
Существо! Не девочка? Ни даже просто 'она'? Существо! Да ещё с непонятной категорией!
Женщина встревожено следила за мной взглядом, не осмеливаясь мешать 'существу'.
Но дойти до двери я не успела. Новый знакомый, несмотря на крупные габариты и оплывшие контуры, героическим образом успел переместиться из соседней комнаты, расположив бренное тельце между мной и выходом. Послать слабенький, - самый-самый слабенький импульс в сторону незадачливого тюремщика, - так, чтобы не принести непоправимого вреда, оказывается, сложно. Очень! Сложнее, чем просто шарахнуть со всей дури, обращая в труху и неприятные воспоминания.
Моего 'слабенького' удара хватило, чтобы беднягу буквально припечатало в стену. Приложившись затылком о каменную твердыню 'дядечка' сполз вниз и распластался по полу, живой недвижимостью поверх половичка.
В воздухе повисло пыльное облачко из выбитой штукатурки. Истошно завыла сигнализация.
Женщина, видимо сделав неправильный вывод, что я не уйду, пока ею сытно не отобедаю, принялась так старательно вжиматься в стену, словно всерьез намеревалась обернуться кирпичиком в кладке. Сопровождая сие действия слабым попискиванием.
Не видя смысла в том, чтобы мешать её упражнениям по овладению магическим навыком трансформации, я закрутила головой, прощупывая взглядом стены в поисках выхода.
Выхода не было.
По лестнице уже грохотали тяжелые сапоги.
Швырнув пучок света в окна, я заставила стекла брызнуть острыми, переливающимися роем искр, осколками. В комнату ворвался бодрящий порыв ветра, играя волосами и раскидывая по полу оставленные без присмотра листы бумаги.
Был последний, пятый, этаж. Прекрасно осознавая, что могу разбиться насмерть, все же не мешкая, я опустила ноги за подоконник, и оттолкнулась от него двумя руками. Приготовившись к тому, что маневр, скорее всего, не удастся. Почти сочувствуя беднягам, которым с отвращением придется соскребать мой расплющенный трупик с мощенной мостовой.
Внизу, чуть справа, двумя этажами ниже, виднелась плоская крыша соседнего здания. На неё, собственно, и был весь расчет и все надежды.
Надежда оправдалась. Едва не сорвавшись, мне удалось, балансируя на самом краю, удержаться на обледеневшей медной крыше.
Ветер обжигал лицо, сбивал с дыхания.
Новый отчаянный прыжок.
Я не разбилась только благодаря огромному сугробу, наметенному у стены. Обернувшись ледяной подушкой, он смягчил удар.
Выбежав на Площадь Трёх Дев, черт его знает почему носящей такое название, не долго раздумывая, влетела в седло случайно попавшейся гнедой лошади. Зверюга вздыбилась, перебирая копытами. Изо всех сил, стремясь выбросить из седла дерзкого седока.