Красный мир
Шрифт:
— Ты… слабеешь! — прохрипел я в сторону своей жертвы.
Или точнее, мысленно произнес. Ни мне, ни моему врагу не удавалось полностью утвердить контроль над телом, и моё сознание продолжало плыть в неосязаемой, невесомой тьме. Это состояние чем-то навевало ассоциации со снохождением за пределами собственного тела, если бы я задумался над тем, с чем это сравнить. И, каким-то образом, в этом состоянии я чувствовал его. Врага.
— Дитя Ахуда никогда не сдастся, — моего сознания коснулись холодные щупальца, которые принесли на себе, помимо ощущения мертвенного
Отпрыск Зверобога действительно сражался до последнего. Я контролировал уже почти всё его тело… кроме содержимого черепной коробки, а значит, расслабляться было всё ещё рано.
Вдруг сопротивление пропало, и я захватил чужое тело с такой легкостью, словно вваливался в неожиданно открытую дверь.
— Что… — мысленно удивился я такому резкому переходу. Мне до сих пор не удавалось поверить в то, что я мог достичь столь мгновенного успеха. Не после того, как я не на жизнь, а на смерть вгрызался в миллиметры чужой земли. Дитя Зверобога не мог так легко сдаться. Это было последнее, во что бы я сейчас поверил, так что я замер в ожидании ловушки.
Неожиданно обрушившийся на сознание ментальный удар едва не выбросил меня из захваченного тела, как пробку из бутылки. Мысли растянулись и потекли, словно желе. В промежутки между ними вклинивалось нечто чуждое мне, настолько, насколько чуждым человеку были побуждения осы-наездницы, или пчелы. Расталкивая мои собственные мысли, как локтями, они замещали собой все пространство моего сознания.
Я не сразу сумел осознать происходящее, продолжая по инерции считать эти побуждения собственными. Несколько долгих мгновений едва не стоили мне разума прежде, чем я понял, что происходит.
Тварь пыталась сделать со мной то же самое, что я только что сделал с её телом, а именно, заместить меня собой!
— Прочь! — мгновенно вскипев от ярости, крикнул я вторженцу.
— Я уже никуда не уйду, — моё сознание заполнил смертный холод, принесший с собой ответ врага. Словно шлейф, он нес в себе знание. Он и был им — знанием.
Ментальный поединок нельзя завершить, просто прогнав противника. Невозможно, если у врага уже нет живого тела. Оно у него, конечно же, было. Но есть нюанс… принадлежало оно уже мне.
Мы вновь сошлись в поединке не на жизнь, а на смерть. Только теперь полем боя, а также главным призом было моё сознание и моя воля. Не знаю, что получил бы враг, заместив собой моё сознание, но вряд ли бы этого пережило моё «Я».
Я вспомнил всё, что пережил в своей, не столь уж длинной жизни. Пары в институте; какие-то совершенные мной глупые, даже безумные поступки ещё в школе; встреча с энтропийной гончей; страх смерти; Шура. Хотя нет, вру. Страх смерти я почему-то никогда в жизни не испытывал, хотя должен был.
— Ты надеешься ещё продлить своё жалкое существование? — с надменным удивлением, произнес враг.
Воспоминания исчезали,
И что самое худшее, я мог лишь оттягивать момент конца, скармливая их прожорливой бездне. Похоже, Отпрыск Левиафана имел все основания считать себя в чем-то более совершенным, нежели я.
— Смертная букашка не в силах сопротивляться отпрыскам Ахуда, — вновь услышал я голос, от которого моё сознание словно погружалось в холодный, липкий ледяной нанос.
Но я-то не человек, вовсе, — вдруг подумалось мне в ответ на речь противника. Размышлять было тяжело. Мысли словно оказались в вязкой смоле, но слова врага дали мне неожиданную подсказку. Верно, под страхом смерти мозги у меня становятся на место куда как, быстрее.
Что там мне рассказывал Анаак? Что мой человеческий разум — есть лишь слепая копия? Своего рода, мимикрия? — вспомнил я.
Пусть так. Пусть Дитя Ахуда оказывается прав, и человеческий разум действительно не в силах противостоять его ментальному давлению. Однако если метаморф способен воссоздать человеческое сознание и использовать его, как некий орган вроде собственных щупалец, то он способен и на большее, не так ли?
Я вдруг заставил себя расслабиться. Тревожные мысли, бьющиеся как птица в клетке, постепенно растворялись в пустоте, планомерно замещаемые чуждыми побуждениями Дитя Ахуда. Чудовище ощущало торжество, проникая все глубже внутрь моего сознания. Оно не ведало, что я продолжаю наблюдать за ним, откуда-то извне.
В этом пространстве не существовало пространства. В нём не было времени. Возможно, именно здесь обитает душа метаморфа до того момента, пока она не осознает себя в реальном мире. Хотя, после путешествия в измерение энтропии, вопрос реальности того или иного пространства стал для меня несколько… неопределенным.
И тогда я рефлекторно нанес удар оттуда, откуда не ждали. Черт подери, даже я сам не ожидал, что способен на такой трюк.
Я воссоздал разум Дитя Ахуда, как точную и неотличимую ничем, копию. Некоторые его аспекты, вроде памяти или каких-то приобретенных рефлексов у него отсутствовали, но сам механизм был воспроизведен с поразительной точностью. Как отпечаток пальцев в мелкодисперсной пыли.
Когда я вернулся, ментальный поединок с Дитем Ахуда возобновился с тем же ожесточением, однако теперь, ему просто нечего было мне противопоставить. Дитя Ахуда был прав, когда говорил о том, что он не сдается. Его разум действительно был устроен именно таким образом, что он не знал лени и усталости. Равно, как для него не существовало таких эмоций, как привязанность и любовь. Радость и гнев. Разум чудовища отличался от человеческого так же, как отличается чугунная наковальня от шелковой простыни.