Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком
Шрифт:
К началу 1950-го Трумэн три года как учредил указом № 9835 от 21 марта 1947 года программу тотальной проверки лояльности государственных служащих, обязанных отныне приносить «клятву верности». К декабрю 1952-го проверку пройдут по меньшей мере 2–3 (по другим данным – 6,6) миллиона человек. Не менее 25 тысяч из них будут уволены с «волчьим билетом». Еще более масштабные репрессии захлестнут профсоюзы, частный бизнес, учебные заведения. Когда в 1950-м начнется война в Корее, три тысячи портовых рабочих вышвырнут на улицу как потенциальных саботажников. Сотни людей будут приговорены к депортации, сотни – к тюремному заключению. Из библиотек изымут пятьдесят тысяч экземпляров «подрывных» книг.
Все боятся, что их назовут красными. Я тут порезался при бритье, и та-а-ак перепугался… – Боб Хоуп.
К началу 1950-го на показательные процессы уже выведены руководители компартии. Только что (14 октября 1949 года) десять ее высших руководителей, включая генерального секретаря Юджина Денниса, приговорены к пяти годам тюрьмы (одиннадцатый, из уважения к его военным заслугам, получит всего три года). Всего в тюрьму отправятся 145 руководителей первого и второго партийного эшелонов.
К началу 1950-го в Госдепартаменте уже вовсю – обходясь без советов Маккарти – ловят шпионов. Буквально накануне бенефиса в Уилинге, 25 января, к пяти годам приговорен – на основе показаний мягко говоря неуравновешенного писателя Уайтейкера Чемберса – дипломат Элджер Хисс, председатель первой ассамблеи ООН в Сан-Франциско (1945). Уже застрелился посол в Великобритании военных лет Джон Уайнент (3 ноября 1947 года). Уже выбросились из окон юрист Госдепа Мервин Смит (20 октября 1948 года) и начальник южноамериканского отдела Лоуренс Дагган (20 декабря 1948 года), перерезал себе горло помощник госсекретаря Мортон Кент (11 июня 1949 года). Уже умер, через три дня после допроса в КРАД, подозревавшей его в работе на советскую разведку, экономист, отец МВФ и Всемирного банка Гарри Декстер Уайт (16 августа 1948 года).
К началу 1950-го Голливуд уже пережил первый набег КРАД. Уже приговорены к тюремному заключению «за оскорбление Конгресса» активисты Комитета помощи испанским беженцам и «голливудская десятка» сценаристов и режиссеров, отказавшихся в октябре 1947-го на основании Первой поправки к Конституции отвечать на вопрос, состоят ли они или состояли когда-либо в компартии (этот вопрос, по ассоциации с популярной телевикториной, прозовут «вопросом на 64 000 долларов»). Продюсеры уже капитулировали перед «загонщиками», санкционировав черные списки, а большинство либералов, еще вчера выступавших единым фронтом с коммунистами, уже предали их.
Внешнеполитические резоны играли во всем этом кошмаре второстепенную роль. «Красная паника» была не столько отпором советской экспансии, сколько ползучим государственным переворотом. ФДР умер 12 апреля 1945-го, разменяв четвертый президентский срок; его сменил Гарри Трумэн, и трех месяцев не состоявший в должности вице-президента. Случайный человек (ФДР даже не информировал его об атомном проекте), он и вице-президентом стал случайно – благодаря грубым, «деревенским» интригам правого крыла демократов, выдвинувшего Трумэна, чтобы отобрать вице-президентство у Генри Уоллеса, любимца, верного соратника и очевидного преемника больного ФДР.
Целью «паники» было уничтожение всего политического и культурного наследия «нового курса» ФДР. Ненависть к нему у правых демократов и республиканцев была так же сильна и так же иррациональна, как страх перед коммунизмом. Впрочем, коммунистами «загонщики» считали всех, кто «левее стенки».
Сам Трумэн находился у них в лучшем случае под подозрением. В 1949-м конгрессмен Гарольд Химмель Вельде без экивоков обвинил президента в том, что он «покрывает и защищает [советские планы] установить, если потребуется, силой и насилием коммунистические или социалистические Соединенные Штаты».
Политика Трумэна ведет к установлению коммунистического государства путем осуществления планов Москвы и Ленина. – Генерал Дуглас Макартур.
В 1953-м, возглавив КРАД и превратив ее, по мнению недругов, в «бродячий цирк», Вельде вызовет отставника Трумэна на допрос, но тот повестку все же проигнорирует. Помимо Трумэна, это позволил себе лишь один человек – Рекс Стаут, «отец» великого сыщика Ниро Вульфа, причастный к таким сферам международной разведки, что не только Вельде, но и сам Гувер не мог до него дотянуться.
У Трумэна, особенно после того, как в ноябре 1946-го обе палаты Конгресса перешли под контроль республиканцев, были все основания нервничать. И чем больше он нервничал, тем больше усердствовал в разжигании «паники». Говорят, в личных беседах он сокрушался и даже возмущался происходящим. Но кому какое дело до его приватных откровений? Он даже наложил вето на антипрофсоюзный закон Тафта – Хартли и драконовский закон Маккарэна «О внутренней безопасности». Но республиканское большинство без труда преодолело их в июне 1947-го и сентябре 1950 года.
Речь в Уилинге была увесистым булыжником в огород Трумэна и госсекретарей Джорджа Маршалла (1947–1949) и Дина Ачесона (1949–1953), ославленных Маккарти как укрыватели шпионов. Но не Маккарти определял ход и исход политической борьбы. Вносил свой цент в копилку «паники» – это да. Хоть пешкой его не назовешь, но и ферзем он не был.
Лишь после победы на президентских выборах республиканца Эйзенхауэра в ноябре 1952-го Маккарти возглавил Комиссию Сената по делам правительства и ее Постоянную подкомиссию расследований. Да и то ненадолго: его звездный час длился чуть больше года. Он не мог тягаться с такими карателями-профессионалами, как директор ФБР (1924–1972) Гувер, превзошедший в искусстве тотального сыска и тотального контроля и Берию, и «папашу Мюллера». Персонифицируя «красную истерию», логичнее говорить о «гуверизме».
Однако же: маккартизм.
Маккарти стал лицом «паники» исключительно по эстетическим причинам. Уж больно хорошо было это лицо. Если бы Маккарти не существовало, это чудо природы, Джо из Висконсина, рубаху-парня, измученного манией преследования, манией величия и белой горячкой, стоило выдумать, чтобы гарантировать регулярный гран-гиньоль на телеэкране.
Когда он касается своей магической темы – комми или коммунизма, – тон его голоса становится насыщенным, как у менестреля. Он вроде плебейского Фауста, которому невидимый Мефистофель дал волшебную палочку – пока угроза не исчезла, палочка работает. – Аарон Копленд.