Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком
Шрифт:
В истории «Столовой» есть позорная страница. Априори в ней был исключен даже намек на сегрегацию: черные или белые, все солдаты – желанные гости. Эту точку зрения не разделяли военные полицейские, дежурившие в клубе. Одного из них уличили в том, что он отводил негров, танцевавших с белыми кралями, в туалет, где умело и жестоко избивал. Клуб, не властный над ним, обратился по инстанции. Шеф военной полиции едва не потерял сознание, когда к нему снизошла с небес просительница – сама Бетт Дэвис. Усомниться в ее словах он не посмел, пообещав провести воспитательную беседу с подчиненным. Однако тот спокойно продолжал терроризировать чернокожих солдат. Дэвис пришлось установить в мужском туалете собственный патруль.
Сержант
22 ноября 1945-го – в День благодарения – «Столовая» закрылась. Печально, конечно, но Голливуд верил, что впереди у него еще много праздников. Как же иначе?
15 октября 1947-го они снова соберутся все вместе: семь тысяч человек, во всем своем блеске, в том же зале Shrine. Не веселья ради – в поддержку Комитета в защиту Первой поправки, созданного, чтобы отстоять 19 товарищей, вызванных на допрос в КРАД. На сцену выйдет 25-летний Джин Келли: он еще не спел под дождем, но Голливуд влюблен с первого взгляда в нью-йоркского танцора, который и в жизни, как на экране, парил над землей. На сцену он выйдет на костылях:
Прежде всего, пара слов об этих костылях, чтобы вы о них больше не думали. Я сломал щиколотку в воскресенье, когда танцевал. Я это сделал не нарочно, как вы можете подумать, не театрального эффекта ради. Я здесь во имя Конституции Соединенных Штатов и Декларации прав человека, отданных на поругание.
Как и следовало ожидать, с возвращением солдат рождаемость взлетела: с 24,3 новорожденных на тысячу (1945) до 27,2 (1946): это назовут бэби-бумом. В конечном счете ничего хорошего киноиндустрии он не сулил. Поженившись и обзаведясь детьми, вчерашние солдаты переезжали в пригороды и переставали ходить в кино, довольствуясь телевизором. Но пока что рука об руку с бэби-бумом шел кинобум. А пригороды еще только, пусть и стремительно, строились: многим ветеранам попросту было негде жить: в Чикаго 250 автобусов переделали в «коммуналки» для «парней».
Никогда еще американцы так жадно не поглощали кино. В 1946-м они выложили 1,7 миллиарда долларов, купив 4,127 миллиарда билетов. Чистый доход одной студии Fox составил 22,6 миллиона, почти удвоившись по сравнению с 1945-м (12,74 миллиона). Всего же восемь «сестер» – ведущих студий, – выпускавших порядка пятидесяти фильмов в год (MGM, Paramount, 20th Century Fox, Columbia, RKO-Radio, Warner Brothers, Universal International, United Artists), заработали от 90 до 121 миллиона.
Студийные менеджеры получали в среднем по 215 тысяч в год: их коллеги, производившие не грезы, а что-то материальное – по 104.
В 1948-м доход студий жестоко упадет более чем вдвое, до 45 миллионов, дальше дела пойдут еще хуже. Но Голливуд, как Скарлетт О’Хара, «подумает об этом завтра», хотя думать поздно уже сегодня: три нависшие над ним угрозы очевидны.
Первая из них – телевидение. В 1946-м во всем Лос-Анджелесе насчитывается – смешно сказать – 400 телевизоров, в всех США – 14 тысяч. В начале 1949-го их будет уже 90 тысяч, в конце – 300.
Вторая – судебный «развод» производства и проката. Тут беззаботность Голливуда понятна: эта угроза нависала над ним все тринадцать лет, что тянулся процесс, возбужденный владельцами малых провинциальных кинотеатров против «сестер». До сих пор все как-то обходилось, да и кто такие эти кустари, чтобы замахнуться на Майера или Селзника. Но когда судный
Эта книга посвящена третьей угрозе – политической. В марте 1947-го ее не то что нельзя было предугадать: беда стояла на пороге. Клубилась в речах конгрессменов со странностями, свихнувшихся на антикоммунизме, и вполне адекватных «загонщиков», сознательно «включавших психопата» (как определял свое политическое ноу-хау Никсон), в редакционных колонках публицистов «со связями» и памфлетах параноиков.
Но Голливуд привык, что его проклинают: всегда и все. То за бесчинства магнатов-евреев, насилующих невинных дебютанток арийских кровей, то за засилье красных, то за грубость социального кино, то за идиотское благодушие асоциального. Настолько привык, что утратил иммунитет. Да и кто мог помериться силами с Голливудом? Кинозвезды куда более влиятельны и неуязвимы, чем политики. Трумэны приходят и уходят, а Гранты и Чаплины остаются. Тем более что громче всех угрожали Голливуду дорвавшиеся до кресел в Конгрессе провинциалы-южане: необразованные, неумные, наконец, просто некрасивые, с вульгарным прононсом.
Но угроза рвалась на волю из сейфов, где ждали своего часа списки тех, чьи имена назвали «профессиональные свидетели» – коммунисты-ренегаты, сколотившие состояние на показаниях против тысяч незнакомых им людей, и документы, похищенные из комитетов компартии ночными взломщиками с удостоверениями ФБР. Об угрозе кричали телеграммы, приходившие из Канады, где разгорался шпионский скандал: в сентябре 1945-го Игорь Гузенко, шифровальщик советского посольства, перебежал на Запад, прихватив документы, доказывающие существование разветвленной разведсети охотников за ядерными секретами.
О ней, наконец, 5 марта 1946-го возвестил Черчилль в речи в Вестминстерском колледже города Фултон, штат Миссури, в присутствии президента Трумэна:
Мы не можем закрывать глаза на то, что свобод, которыми обладают граждане США и Британской империи, не существует в значительном числе стран, и некоторые из них очень сильны. ‹…› Тень упала на сцену, еще недавно осененную победой Коалиции. Никто не знает, что Советская Россия и ее международная коммунистическая организация намерены делать в ближайшем будущем, и существуют ли пределы их экспансии. ‹…› От Щецина на Балтике до Триеста на Адриатике, через весь континент опущен железный занавес. За этой линией расположены все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы. ‹…› Во многих странах, удаленных от границ России ‹…› созданы коммунистические пятые колонны, работающие в полном единении и абсолютном послушании директивам коммунистического центра.
Это теперь мы знаем: в Фултоне Запад объявил СССР пусть холодную, но войну. А тогда речь Черчилля могла сойти за кликушество обиженного отставника: избиратели отвергли его летом 1945-го, не дождавшись даже завершения войны.
Черчилль скорее передергивал, чем пророчествовал. За исключением Албании и Югославии, освобожденных национал-коммунистическими партизанами, Восточной Европой управляли коалиционные правительства. Перехват власти компартиями начнется лишь в октябре 1946-го в Болгарии, завершившись в феврале 1948-го в Чехословакии.