Красный падаван
Шрифт:
Силы приходилось равнять. Заводы давали танки. Патон давал технологию, которая позволит давать больше танков. Нагрузка — и на заводы, и на Патона — легла жесточайшая. А ведь ему — сколько, семьдесят? Больше? — подумал Берия, осматривая грузную фигуру академика.
— Вы, товарищ Берия, не извольте пока волноваться, — сказал академик, наслаждаясь произведённым эффектом, — мне хоть семьдесят один, а из ума ещё не совсем выжил. Я вам сейчас для волнения иной повод предоставлю, куда более приятный.
Обменялись приветствиями с охраной, удостоверили личность наркома и адъютанта. Патона пустили так,
Крыши в цехе не было.
— Ещё не успели, — сказал Патон, приметив недовольство наркома, — харьковчане прибывают, новые цеха буквально с колёс разворачиваем.
Да, подумал Берия, эвакуация промышленности из европейской части страны была резко ускорена: космическая картография неплохо лечила от неоправданного оптимизма. Шапошников утверждал, что стратегические планы противника Генеральный штаб расшифровал с высокой достоверностью, да и оперативные «читает с листа». Всё народное достояние, попадавшее в расчётную зону оккупации, либо вывозилось на восток, либо — за неимением возможности забрать с собой — уничтожалось. Харьковский паровозный эвакуировали на Урал — в Нижнем Тагиле становилось тесновато. Монтаж вывезенных заводов шёл круглые сутки. Всю ночь на выделенных участках территории горели костры, люди, забывая об отдыхе и еде, вкалывали по четырнадцать-шестнадцать часов подряд, иногда и целыми сутками не уходили домой.
Впрочем, расширяться приходилось не только Уралвагонзаводу: на многих предприятиях, где в последние недели довелось побывать наркому, новые цеха возводили примерно так же, как этот сборочный.
— Он не совсем сборочный, — сказал Патон, широко разводя обветренные ладони, — он у нас скорее экспериментальный.
— Показывайте, — вздохнул Берия, оценивая строгий рабочий беспорядок. — Что это у вас тут — дети работают?
— А! — сказал профессор. — И дети тоже. Справляются, не извольте волноваться. Про новые автоматы скоростной сварки вы уж, верно, знаете?
— Знаю, конечно, — рассеянно вздохнул Берия, втягивая носом воздух. В цеху было подозрительно свежо. — Работа такая — всё знать.
Автоматы скоростной сварки в стране внедряли ещё с конца сорокового — первые, весьма далёкие от совершенства. Танкостроители поначалу не очень-то доверяли сварке — предпочитали по старинке, клёпкой. И надёжней, мол, и быстрее. Однако финская быстро убедила их в слабости клёпаной брони Т-28, пришлось даже приваривать к корпусам и башням уже готовых машин дополнительные листы брони.
В массовом производстве такие фокусы, понятно, не проходят. Частый брак, перерасход энергии и материалов, завышенная трудоемкость — да любое, пусть самое малое упущение — оборачиваются значительными потерями. В военное время такие потери и вовсе превращаются в чудовищные.
Война — настоящая, не потешная европейская — требует десятки тысяч танков. Чтобы сварить такое количество корпусов и башен, нужны сотни, тысячи сварщиков. И не простых — а «золотых».
Это в сказках легко: где двое из ларца — там и тысяча. А в реальности подготовка высококвалифицированного сварщика — как, впрочем, любого грамотного рабочего — стране обходится очень и очень дорого. Потому что варить танковую броню — совсем не то же самое, что варить яйца на примусе.
Прекрасная, непревзойдённого качества броня марки 8С помимо живучести и противоснарядной стойкости, к сожалению, обладает скверной свариваемостью — такой вот в ней состав химических элементов. Ещё хуже — микротрещины на швах. Невооружённым глазом их и не углядишь, да и в микроскоп не всякую, а в бою такая трещинка запросто приводит к гибели танка.
«И экипажа», — подумал Лаврентий Палыч, похлопывая рукой по стоящему в стороне корпусу от «тридцатьчетвёрки». Корпус выглядел как-то странновато, но опытный взгляд наркома всё никак не мог ухватить эту странность. То ли слишком ровные сизые разводы на поверхности легированной стали, то ли непривычно гладкие швы?..
Патон ведь разрабатывал методы сварки электрической дугой, под флюсом — чтобы поверхность соединяемых бронеплит не окислялась атмосферным кислородом. Мало того, оказалось, что в сварочную ванну вместе с основным металлом попадает избыток углерода. Вообще-то, он присутствует всегда — важно лишь, чтобы его количество не превышало определённого предела. А когда превышает, углерод смешивается с легирующими элементами, что и приводит к появлению тех самых коварных микротрещин.
Академик предложил интересное решение: в зазор между кромками свариваемых плит заранее закладывалась проволока из малоуглеродистого металла. Часть тепла уходила на её плавление, металл впитывал избыток углерода, а развар кромок уменьшался. Технологию назвали «мягкий шов».
Слово «мягкий» применительно к танкостроению, само собой, не могло не вызвать известной доли скепсиса. Упрямый Патон утверждал, что раз уж диаметр снаряда больше ширины шва, то снаряд, попавший точно в место соединения плит, всё равно встретится с броней и заклинится между кромками. Вязкость бездефектного шва сработает на повышение общей стойкости корпуса.
Казалось бы — экая мелочь.
Но благородное древнее золото редко блестит.
Решение Патона было направлено на изменение не количественной характеристики машины — толщины бронирования или качества стали. Это было изменение качества, структуры танка, самой природы грозной боевой машины.
На полигонных испытаниях швы ручной работы быстро разрушались под ударами бронебойных и фугасных снарядов. Швы, сваренные автоматами, сохраняли целостность корпуса, даже когда сами броневые плиты не выдерживали обстрела.
Это был триумф.
Во всех смыслах. Раньше сборка корпуса Т-34 требовала порядка двадцати часов работы высококвалифицированного сварщика. Новый метод позволял сварить швы за два часа, причём с более высоким качеством. И управлять автоматом мог новичок после недельного обучения — старик, женщина, подросток…
Академик неожиданно выкинул вбок длинную руку, ухватил за плечо пробегавшего мимо пацанёнка с красными заплаканными глазами.
«Нет, — подумал Берия, приглядываясь к парню. — Не такой и мелкий, лет, пожалуй, пятнадцать. Просто щуплый, да ещё и на фоне представительного Патона…»
— Евгений Оскарович? — жалобно уточнил подросток пытаясь протереть глаза рукавом. Патон хлопнул его по руке.
— Опять дуги нахватался? — строго спросил академик.
— Ну так… это…
— Чтоб до утра в цеху не появлялся. Коршунов! Этому заварки — и гони домой. Домой, я сказал!