Красный сокол
Шрифт:
«– Володенька! Внизу при выходе из подъезда я выйду первым, а ты жди, когда я тебя позову! Боже тебя упаси! Не высовывайся из подъезда, пока я не позову!».
–Внизу, в подъезде, отец поставил мешок на пол и достал из кобуры пистолет. Потом он схватил левой рукой мешок и, прикрываясь им выскочил из подъезда. Я видел через стеклянную дверь, как отец быстро пробежал мимо окна дворничихи, открыл дверцу черной эмки и кинул мешок в машину. С противоположной стороны улицы сверху прозвучал выстрел. Отец выстрелил в окно второго этажа трехэтажного дома, который примыкал к дому Женьки Костикова, и махая мне левой рукой, крикнул, чтобы я выбегал. Пока я бежал к машине, отец еще раз выстрелил по окну. Он быстро открыл переднюю
«– Ложись на дно и не поднимай головы!» – скомандовал отец.
–В это мгновение раздался выстрел, и пуля попала в лобовое стекло. Отец дважды выстрелил в окно, быстро сел за руль и выехал на средину улицы. Еще одна пуля пробила крышу машины, никого к нашему счастью не задев. Наша машина рванула вниз по Коцюбинского. Проехав площадь Пруса и выскочив на улицу Франка, отец увеличил скорость. Хорошо, трамваи не ходили, и особых препятствий не было. В районе Подвальной пришлось сбавить скорость. Там после костела Бернардинцев улица петляет. В этом районе нашу машину обстреляли. Ведь черные эмки были только у советских служащих. По Городецкой мы снова быстро помчались, и перед самыми воротами погран отряда, когда отец сигналил, чтобы открыли ворота, машину снова обстреляли, и было разбито заднее окно.
Во дворе было много людей и военных полуторок. Грузили на машины большие ящики, мешки, кипы всяких бумаг. Возле закрытых ворот, стоя на ящиках, пограничники стреляли из винтовок и пистолетов по улице. Территория погран отряда была похожа на осажденную крепость. Стреляли со всех сторон: и с улицы Шевченко и с улицы Городецкой. Отец подъехал к какому-то грузовику, вытащил меня из машины и приказал дожидаться мать, а сам умчался в гараж.
Прошло несколько долгих для меня минут ожидания. Ни отец, ни мать не появлялись. Машина, возле которой меня оставили, была уже загружена. Из ворот со стороны ул. Шевченко начали выезжать груженные полуторки. По ним стреляли. Пограничники прикрывали выезд пулеметными очередями. Меня схватил какой-то мужчина и запихнул в кузов между задним бортом и конторским столом. В кузове уже находилось несколько человек. Было тесно, мои колени упирались мне в лицо. Пошевелиться я не мог. Болела спина, прижатая к борту. Но я мог видеть, как наша машина петляла вдоль Подвальной, а потом выехала на Лычаковскую.
– На Подвальной вас обстреливали?
– Нет. Впереди колонны ехала машина с пулеметчиками, и бандеровцы попрятались. В те дни у них не было пулеметов, иначе наши машины не добрались бы до Киевского шоссе.
– Как ты думаешь, кто стрелял в вас возле дома? Это был бандеровец или поляк?
– Скорее всего поляк, не захотевший выехать из Львова. Они в начале войны сильно враждовали с нашими. Отец говорил мне уже после войны, что их базу на Городецкой атаковывали и поляки. Им нужно было оружие. Во время войны человеку с ружьем спокойнее.
– Я читал книги львовских историков, появившиеся после развала Союза, их авторы писали, что батальон Шухевича «Нахтигаль» вошел во Львов где-то в конце июня, числа 29 – го. Откуда во Львове 22-го появились бандеровцы? Их же до прихода Шухевича не было. Этот, его батальон занимался массовыми расстрелами советских граждан.
– Те, что в нас стреляли могли и не быть оуновцами. Возможно это были поляки. Оружия у населения было много еще с первой мировой. Чьих-то родственников советские власти могли репрессировать, и люди мстили как могли. Ну, вот давай я тебе расскажу, что со мной было дальше. Наша автоколонна двигалась вверх по Лычаковской. Помню, что людей на улице почти не было видно. Когда машины добрались до верхней части улицы, напротив костела Божьей Матери нас обстреляли.
– Это стреляли, скорее всего, поляки из костела?
– Не знаю, но стреляли с левой стороны. Стреляли еще несколько раз, пока мы не выехали за городскую черту. На Киевском шоссе среди полей машины остановились на обочине. Люди стали спрыгивать с машин. Меня вытянули из моей норы и поставили на ноги. Но мои ноги, пока мы ехали, были вверх ступнями, почти в вертикальном положении, кровь к мышцам поступала плохо. Я ног не чувствовал, и когда меня поставили, – я упал, как подкошенный.
«– Санитара, скорей сюда санитара, ранен ребенок!» -закричала женщина, которая видела, как я упал. Вокруг меня собралось много людей. И тут я услышал голос мамы:
«– Вовочка! Сыночек! Живой! Слава Богу!»
Меня осмотрел подошедший врач. Он убедил мать, что никаких ран у меня нет. Он поднял меня с земли и труханул несколько раз. Потом помассировал ноги. Я сам встал с земли и уже мог держаться на ногах. Мать отвела меня в другую машину и посадила на скамейку рядом с собой. Дальше мы ехали вместе. В районе Тернополя нас обстреляли. Офицер, ехавший с нами, сказал, что это могли быть поляки. И только после Подволочиска, когда мы оказались на старой границе между Польшей и СССР, мать и другие женщины перекрестились и успокоились. Ведь в Тернопольской области было особенно много польских националистов. Там до сих пор по селам живут поляки.
– Что было потом?
– Подробности я не вспомню. Отец рассказывал, что наши машины добрались до самого Харькова. По дороге несколько раз нас обстреливали немецкие самолеты. Меня определили к нашим харьковским родственникам, а погранотряд влился в состав Юго-западного фронта. Харьков несколько раз переходил то к немцам, то к нашим. Каким-то образом мать успевала навестить меня. Помню, что я при этих коротких встречах всегда плакал.
– Как вы в сорок пятом оказались снова во Львове?
– Не в сорок пятом, а в июле сорок четвертого. Погран отряд вместе с войсками вошел во Львов. Когда после Сталинграда стало ясно, что Германии капут, и фронт безостановочно двигался на Запад, родители забрали меня от родственников и вместе с ними я оказался во Львове. Интересно то, что мы не только заняли нашу квартиру на Коцюбинского, но и пани Настася продолжала жить в своей квартире. Она рассказывала, что в нашем доме во время немецкой оккупации жили в основном поляки, а вот в нашей квартире жили немецкие офицеры, которые служили поблизости в Цитадели, где размещался концентрационный лагерь для военнопленных со всей Европы. В этом лагере было и много наших, которые попали в плен в 41 – ом. Настася матери рассказывала, что в доме с одиннадцатым номером, тот огромный П-образный дом с большими шикарными квартирами, который австрийцы построили для университетской профессуры, – помнишь? – жило высокое немецкое начальство. А перед их праздниками или перед приездом высокопоставленных чиновников, пани Настасю и других дворников немцы заставляли не только чисто подметать улицу и тротуары, но и тщательно мыть их с мылом. Они выдавали дворникам свое какое-то специальное мыло. Представляешь, как немцы боялись заразы!
– Володя, не удивляйся! Это была не прихоть немецкого начальства, а вынужденная процедура, по крайней мере для улицы Коцюбинского. Ведь на Цитадели немцы испытывали на заключенных бактериологическое оружие. Они разрабатывали неизлечимую форму паратифа. А носителями этого тифа были вши, которых выращивали в спецлаборатории, в том самом двухэтажном чистеньком корпусе,на холме под башней!
– Откуда ты это знаешь?
– В школе я мало интересовался историей Цитадели. До 1950 – го на ее территории располагалась воинская часть, если ты помнишь. Вместе с уличными мальчишками мы в летние вечера ходили на Цитадель. Находясь среди солдатской массы, пропахшей потом и махоркой, сквозь табачный дым, мы с интересом смотрели трофейные кинофильмы. Меня тогда впечатлил американский фильм «Сети шпионажа», где один из персонажей стреляет в сигарету, находящуюся во рту своего врага, и точно отстреливает ее половинку. Эффектный был выстрел.