Красный замок
Шрифт:
Клотильда засмеялась и захлопала в ладоши:
– Вы даже представить себе не можете, как я хотела бы соприкоснуться с чем-нибудь истинно американским! Кстати, благодаря платьям месье Ворта, я уже наполовину француженка.
– Но я слышала, что он англичанин.
– Уже нет.
– Ну ладно, давайте подумаем. Клотильда. Тильда… Это такой типографский значок, волнистая черта, но это точно не для вас. Знаю! Матильда! Очень по-американски и с французским акцентом: ma Tilde, видите?
– Ма-тиль-да?
– Великолепное имя для покорительницы фронтира. Его обладательнице впору носить гингам и оленьи шкуры.
– Гин-гам?
– Хлопчатобумажная ткань в клеточку. Очень практичная.
– Меня ни разу не называли практичной. Мне нравится! – в восторге заявила королева. – Значит, в клеточку?
– Как мое платье. Клетчатое и практичное.
– И американское?
Мне было неловко признаваться, что я позаимствовала манеру одеваться у Нелл.
– И немного английское, – схитрила я.
– Тогда я буду немного похожа на всех моих друзей, – окончательно развеселилась королева.
Мне стало грустно, что она назвала меня подругой. Репортер может проявлять дружелюбие, но он не имеет права считать героев сюжета друзьями, потому что обязан говорить о них только правду. Странно: если поразмыслить, у меня ведь тоже, как и у царствующей Клотильды, нет друзей, одни персонажи статей.
– Ну что ж, Матильда, теперь, когда у нас обеих есть прозвища, выкладывайте все начистоту: как вам довелось стать королевой Богемии и как вы познакомились с Ирен и Нелл.
– Мне было предрешено судьбой стать королевой Богемии. Мы с Вилли обручились, когда нам было по одиннадцать лет.
Я чуть не проглотила чашку мейсенского фарфора вместе с остатками чая.
– Но встреча с Ирен и Нелл и наши дальнейшие приключения больше похожи на сказку.
– Я вся внимание, – заверила я.
И она поведала мне всё от начала до конца. Разумеется, ей не следовало так откровенничать, но для меня каждое слово было на вес золота.
«Et tu [50] , Пинк», – подумалось мне. Но ведь я не собиралась кидаться на друзей с кинжалом, а кому может повредить хорошая газетная статья?
50
«И ты» (лат.) – начало крылатой фразы Юлия Цезаря «И ты, Брут».
Глава двадцать вторая
Одинокий волк
Но существует множество Джеймсов Келли, которые, без сомнения, совершали подобные преступления, и здесь мы попадаем в ситуацию, где легко совершить ошибку.
Было правильным решением покинуть поезд, раз у нас есть караван, и поручить моим приспешникам присмотреть за багажом по пути до места назначения.
Мы с моим зверем ехали вместе, верхом на лошади, с табором бродячих цыган, половина из которых были венграми, другая половина – казаками, и все до единого – животными. Затем мы сели на другой, менее заметный поезд.
Все эти сложности для наших врагов, следующих по пятам.
О, путешествие весьма утомительно: сырые ночи и малосъедобная, плохо приготовленная еда. Никаких шелков и шербета, и уж точно никаких привилегий.
Но цыгане перемещаются стаями, как волки или собаки, а он жаждет общества других зверей. Я не могу сказать, что он жаждет общества зверей «своего вида», потому что он такой один.
Он знал это, кажется, с самого раннего возраста. Иногда я гадаю, не ищет ли он толпы, чтобы утвердить свое естественное превосходство над ней.
Тем не менее он человек спокойный. Он с жадностью пожирает отвратительную пищу, запивая ее странным крепким пойлом, которое цыгане где-то нашли для него.
Они терпят меня, странную особу с мешками денег. Я оплачиваю их вылазки в караваны и другие таборы, откуда они возвращаются с кусками сырого мяса (что это за мясо, лучше не спрашивать) и тяжелыми глиняными бутылями, которые выглядят так, будто сохранились со времен Крестовых походов.
Они предлагают моему зверю первому начать трапезу.
Он наполовину осушает кувшин одним бесконечным глотком, закинув голову назад, как воющий волк, только мой зверь глотает, а не воет, снова и снова.
Мне никогда не предлагают выпить из этого сосуда, и я не протестую. Я действительно не желаю увидеть зверя в себе – лишь в других. Собственный зверь всегда слишком предсказуем.
Скрипки стонут подобно женщинам в горячке, а большой костер в центре шипит, как паленая шкура.
Ночь прохладна. Скрипки мечутся вверх и вниз, следуя запутанной мелодии. Запахи пролитого вина и рвоты сливаются в диком цыганском таинстве. Ночью мы ненадолго присоединяемся к проходящим мимо караванам. Тогда нас навещают их женщины и девушки, оставляя следы голых ног на ледяной земле, покрытой грязью. Золотые монеты на их запястьях и лодыжках вспыхивают в ночи, словно брызги кипящего масла над раскаленной сковородой.
Смуглые лица усмехаются в угасающем мягком свете костра. Их глаза – черное дерево в перламутре.
Однако у него глаза ясные, светло-голубые, с жутким металлическим блеском.
Примечательно, что у столь темной души могут быть такие светлые глаза.
Внутренняя борьба видна в нем яснее, чем в любом из живущих.
Он полностью поглотил меня – грубый и возвышенный, святой и бесчеловечный. Возможно, виной тому мое наследие из суровых земель, которые, как и он, породили великое богатство и красоту. Меня не оставляет связь со своей землей, со своей грязью, со своей бренностью. У меня крестьянское тело, но душа парит по-королевски. Сквозь подошву обуви ступни не чувствуют жесткую землю, но я слышу, как ее неторопливое ледяное сердце бьется под слегка онемевшими пальцами ног. Это напоминает мне другую музыку, другие танцы.
Я могу остаться здесь. Обернуться камнем. Не слышать этой какофонии звуков, не видеть грубой мешанины видов, воплей и запахов. Я могу стать горой: Альпами, Кавказом или Гиндукушем. Я могу стать изображением, высеченным в камне, божеством. Я могу прославиться в веках.
Когда-то меня так к этому тянуло. Тогда мне казалось, что я принадлежу искусству, а все люди искусства безумны. Или должны быть таковыми. Я знаю эту Женщину. И я не знаю ее. Когда-то она была актрисой, но потеряла этот титул, как свергнутая королева. Потеряла свое королевство. Может ли королева потерять свое королевство? В справедливом мире – да. Но справедливого мира не существует, есть множество миров, которые можно подбрасывать, подкручивать и швырять, как теннисные мячики, из одной вселенной в другую.