Красота в наследство
Шрифт:
А Верка, выйдя на улицу, еще долго сидела в машине. Голова кружилась, но рыдать уже не хотелось. Она теперь сожалела, что вела себя как последняя дура, сдержаться не могла. Хмель из головы еще не выветрился, но надо было ехать. И с превеликой осторожностью покатила домой, изо всех сил стараясь не гнать, а также не попасться в лапы гаишников. Машину она любила.
Анна Петровна позвонила, когда Верка уже сидела на своей кухне, опять рассматривая снимки. Беспокоилась. Верка долго извинялась и сказала-таки спасибо. Добавила, что с матерью встречаться не собирается. Да ну ее к черту, пусть живет, как жила. Это была бравада, и обе об этом знали.
Все люди любят тайны — и маленькие, и взрослые. Именно этой страстью человечество и обязано своему прогрессу. Страсть все реализуют по-разному. Кто-то занимается наукой, кто-то подсматривает в замочную скважину, стремясь познать неизведанное. Третий активный участник этой истории, безжалостно удаленный с места событий, сделал познание чужих тайн своей профессией. Любая работа, если ею заниматься много лет, надоедает. Что в мире может случиться нового? То кто-то что-то украл, то жена или муж загуляли, то компаньон решил кинуть. Разнообразие очень скудное. Михаил был уже далеко
Бабы какие-то пошли, как куклы заводные. Лживые, чирикают одно и то же и все норовят продемонстрировать свою сексуальную просвещенность. Начитались, насмотрелись, раскрепостились до такой степени, что аж тошнит. Прогрессивные москвички. Шагают в ногу с веком. А глаза все равно холодные, а шкуры толстые, как у носорогов, не прошибешь. Никаких человеческих чувств, один суррогат. Вспомнил эту красотку, Ирину. Хороша, стерва. И холодна, как рыба мороженая, по глазам видно. Он долго тогда, четыре года назад, ходил под впечатлением. Но, как сейчас помнил, желания выйти на контакт она не вызывала. Робот, а не баба. Кинула дочь, как теперь выясняется. Интересно, что она там произвела на свет? Что-то Аня сильно волновалась. Но она женщина душевная во всем, что денег не касается. Добрая душа. Оберегает. Мне и посмотреть на девку не дала. Впрочем, если захочу, и сам справлюсь. Запретный плод манит, он сладок и приятен. Мелкая шлюшка, без образования, без воспитания — это большой плюс, надо сказать, с каким-то парикмахерским талантом, курам на смех, ей-богу. Вот бабы, вечно они по своей голове плачут. Все украшаются, суетятся. Тут я сам себе, конечно, вру. Кто же не любит красивых женщин? А девка эта далеко не красотка, Петрович тогда говорил. Что это я о ней все время думаю? Наверное, потому, что посмотреть не дали. А впрочем, что думать? В жизни ничего случайного не бывает. Раз хочется — надо ехать и смотреть. Не так уж много и осталось, и к своим, даже странным, желаниям, надо относиться с уважением и трепетом, удовлетворять их максимально. А то скучно совсем. Тряхну стариной, на что я еще способен?
Всю неделю после вышеозначенных событий Верка сидела дома. Несколько раз вышла к клиентам, да и то ненадолго. Лялька ее сиротливо томилась в гараже. От скуки, чтобы отвлечься, она занималась Степиным воспитанием, водила его на прогулки, пыталась научить выполнять команды, хотя щенок был для этого слишком мал и просто норовил играть. Это отвлекало ее от навязчивых мыслей. Верка, конечно, думала о матери и заодно о смысле жизни. Обычно подобные философские раздумья одолевают подростков от двенадцати до пятнадцати, они уходят в себя и начинают конфликтовать с окружающими. Видимо, в своем развитии она незаметно проскочила этот этап, зато теперь созрела и наверстывала упущенное, под давлением жизненных обстоятельств. Это как с детскими инфекциями. В детстве их переносят легко, зато в зрелом возрасте, изловив банальную ветрянку, балансируют между жизнью и смертью. Инфантильный Веркин мозг начал развиваться ускоренными темпами, причиняя ей душевные страдания. Но она все-таки была человеком со здоровой психикой, поэтому до идеи покончить с собой не додумалась, хотя мыслишка пару раз отдаленно мелькнула. Через неделю душевная буря уже почти улеглась. Верка была еще мрачновата, но зато спокойна. Дома стояли две бутылки из-под водки, опорожненные в этой нелегкой борьбе, и витал синий табачный дым. В голове уже роились планы, свидетельствующие о душевном выздоровлении. Они были простенькие. Для начала Верка затеяла генеральную уборку в своей квартире. Она, по-видимому, должна была символически подвести черту под ушедшим этапом жизни и обозначить новый. Сэкономленная за неделю энергия бурлила теперь в ней и искала немедленного выхода.
Выйдя поутру гулять со Степой, который уже подрос, а рос он удивительно быстро — расправились многочисленные складки на шкуре, собака принимала ожидаемые устрашающие вид и размеры, Верка, как стратег, планировала очередность дел. Зима была снежная, намело большие сугробы, в которых она намеревалась повалять свой скромный коврик, чтобы потом выбить его как следует. Степа бегал и время от времени лаял таким неожиданным басом, что пугал прохожих. Верка щурилась на солнце, и постепенно радостное настроение вселялось в нее, вытесняя и мысли о матери, и все остальные ненужные ей воспоминания.
Она бегала со Степой по двору, время от времени награждая его веселыми матюками, когда к ней подошел мужчина. Глядя на собаку, непринужденно вступил в разговор. Верка и не собиралась с ним беседовать, но болтовня завязалась. Сначала о собаках. Незнакомец сообщил ей много нового и интересного о боксерах, потом о погоде, потом ни о чем. Легкий морозец и солнце действовали на Михаила, он был в ударе, трепался, как пацан. Вспомнил молодость. Верку он вычислил, хотя никогда ее не видел. Аня упомянула о собаке в разговоре. Встал сегодня рано, устроил выходной в офисе и притащился на машине в этот симпатичный городок. Как же здесь хорошо, спокойно — ни шума, ни людей, воздух чистый. Машину оставил на стоянке и уселся в Веркином дворе. Посидел всего-то минут пятнадцать, и объект с собакой нарисовался. А девка ничего, не красотка, конечно, но живчик. Бледная, худая — переживает, наверное. Ему ничего не стоило Верку развеселить, и она уже заливалась хохотом, запрокидывая голову. «До чего юморной мужик, хоть и немолодой», — думала она. Для своего возраста он был еще в форме — подтянутый, никакого брюха, одет без лишнего шика, но с некоторой претензией. Видно, что дядя непростой. Познакомились. Он сказал ей, что приехал из Москвы к другу, а того не оказалось дома, вот он и ждет его тут на лавке. Сирота бесприютная, некуда деться. Через полчаса Верка снабдила его выбивалкой и ковром, и вместе за час отдраили квартиру, покатываясь со смеху. Потом он отправился в магазин и вернулся с полной сумкой продуктов, держа перед собой букет роз. Вручил его изумленной Верке. Может, цветы от мужиков она когда-то и получала, но это было давно. Стала вспоминать, но, кроме мужа, других дарителей припомнить не могла. Совсем иные у нее были отношения с противоположным полом. Сейчас хотя и удивилась, но обрадовалась. Ей было сказано, что все это в честь знакомства, хорошей погоды и прекрасного настроения. «Славно, что так получилось, что друга нет дома, давайте, Вера, отпразднуем нашу генеральную уборку праздничным обедом, я его сейчас приготовлю». Потребовал фартук и ушел на кухню, запретив Верке совать туда нос. Она осталась в комнате перед телевизором, смотрела на розы, стоявшие в вазе, шикарный был букет, дорогой, конечно, и ни о чем не думала. Легко было на душе. Потом почему-то уснула. Степа примостился рядом, лежал и похрапывал своим курносым носом.
А Михаил орудовал на кухне, сам себе изумляясь. Надо же, как случилось. Не зря, наверное, черт толкал его под локоть. Девчонка примитивная, слаборазвитая, но так с ней легко. Хоть взлетай. Давно такого не испытывал. В нем сейчас созрело странное чувство, в нем была и жалость, и любопытство, и мужской интерес, не без этого. Без этого вообще мало что в жизни происходит. «Бедный мой подкидыш, сейчас я тебя накормлю», — мурлыкал он себе под нос, жаря здоровенные отбивные. А подкидыш в это время мирно спал. Конфеты, кофе, зеленый горошек, жареная картошка, ветчина. Ничего не забыл. Было уже почти все готово, когда он отправился будить Верку. Умиленно посмотрел на спящую парочку. Верка, сопящая на диване, выглядела самое большее лет на пятнадцать. Она сильно похудела в последнее время, острые коленки норовили прорвать джинсы, ключицы торчали в вырезе джемпера.
— Вера, вставай. Праздничный обед на подходе. Через пятнадцать минут жду к столу в соответствующем виде. Где у тебя скатерть?
Со сна она не сразу сообразила, потом посмотрела на него, на розы, улыбнулась. Копалась со сборами совсем недолго, пока он накрывал на стол. Появилась на кухне свежая, умытая, с прической, которая ей удивительно шла, в мини-платьице. Несмотря на школьный наряд, сразу преобразилась в женщину. Объемная грудь контрастировала с общей худобой, а из-под мини тянулись такие ножки, что у Михаила сразу произошло оживление в причинном месте, он даже от неожиданности быстро сел на табуретку.
Ну и ну, такого он еще не видел. Сразу Пушкин со своими бессмертными стихами вспомнился. А жалость и отцовские чувства улетучились без остатка. Появилась неловкость в общении, и Верка, зараза, это сразу просекла. Уж она-то знала, не он первый ловился на ее конечности. Бутылка хорошего коньяка выручила обоих. Беседа опять потекла непринужденно. Стол был красив, повар из Миши опытный. Степе тоже перепало, он сидел на кухне и жалобно крутил головой, клянча куски со стола и веселя компанию. Бутылка коньяка на двоих — доза относительная. Смотря как ее принять. На вечер, с хорошей закуской и в хорошей компании — это то, что надо. Разговор был ни о чем. О причудах своей биографии Верка даже не вспоминала. К исходу трапезы мысли обоих сосредоточились в одном направлении. Был уже глубокий вечер, Верка выспалась, а Михаил, подогретый коньяком и невиданным зрелищем — ногами редкого качества, а также присутствием молодой женщины, также чувствовал прилив сил. Они молча прокурсировали к дивану, где умудренный богатым опытом Миша опять был изумлен. Стоило ему дотронуться до вожделенных Веркиных ног, как она начала стонать, а когда без особых прелюдий она потянула его на себя, бормоча: «Давай скорее», Верку один за другим начали сотрясать оргазмы. Она кончала и кончала, хрипло вскрикивая и выгибаясь, даже мешая ему продолжить. Когда он, довольно быстро, не сдерживаясь, кончил сам, Веркиным оргазмам был потерян счет. Причем он их хорошо чувствовал, обмануть тут было невозможно. Ну и баба, в жизни такую не встречал, это надо же! Какой-то сгусток секса. Верка лежала розовая, глаза ее блестели, блаженная улыбка гуляла по лицу. Через полчаса все повторилось. Вспомнил молодость, желание его не покидало. К утру оба уснули, довольные собой и жизнью. Нежность висела над ними, как луна, озаряя все своим мягким светом. В квартире стоял запах свежести после уборки и секса, а может быть, любви. Хотя о ней не было сказано ни слова. Миша, страдавший обычно красноречием, во время сих бурных событий молчал, наверное, впервые в жизни, а Верка никогда не была склонна к разглагольствованиям в постели. Им было не до того.
Проснулся он рано, хватило трех часов сна после такой нагрузки. И теперь смотрел на спящую Верку. Заработал себе приключение на старости лет. Когда ехал сюда, он, конечно, не предполагал такого исхода. «А что ты, собственно, предполагал и зачем сюда приперся? Интерес к чужой тайне погнал? Какое тебе до нее дело, до этой тайны?» Веркина мордашка торчала из-под одеяла. Девка как девка, таких двенадцать на дюжину. Ширпотреб. Недоразвита, говорить с ней не о чем. Вульгарна. Он сам себя уговаривал. Но сердце сжимала жалость. Веркина неукротимость в сексе на него произвела впечатление — это несомненно, но сейчас чувства к ней были сродни отцовским. Хотелось опекать и воспитывать, хотя он и понимал всю пагубность этих намерений. Ей двадцать четыре года. Что тут уже делать? Решение пришло внезапно. Пока не проснулась, надо исчезнуть. Уйти по-английски. Неизвестно, что его ждет, когда она проснется. Интуиция подсказывала, что ничего хорошего. Он быстро умылся, оделся и закрыл за собой дверь, написав ни к чему не обязывающую записку: «Спасибо. Я тебе позвоню».