Красота
Шрифт:
«[...] Точка зрения Абхинавагупты (виднейший эстетик и философ Индии X века. — О. Б.), — пишет П. Грипцер, — тождественна взглядам философов Веданты, считавших, что источником высшей радости может служить созерцание гармонии Вселенной, свободное от фрагментарного восприятия мира и эгоистического противопоставления „я“ и „не я“» 57.
Поскольку эстетическая культура здесь не имеет прямой преемственности по отношению к культуре европейского древнего мира с его представлениями о гармонии, говорить о развитии единой традиции в обычном смысле этого слова трудно. В то же время вряд ли может идти речь и о случайном совпадении. Гораздо правомернее оказывается высказанная выше мысль, что идентичность эстетических воззрений самых разных художественных культур и разных эпох основывается на правильном в целом, хотя и по-разному объясняемом эмпирическом обобщении практического опыта.
Отметим в этой связи то обстоятельство, что как древнеиндусская, так и древняя и средневековая китайская эстетика носили по преимуществу сугубо практический характер своеобразных наставлений и правил, предназначенных для совершенствования художественного мастерства. Высочайший уровень последнего убедительно свидетельствует о целесообразности эстетических доктрин, в основе которых лежало стремление к цельности, единству и гармонии как к основам художественного творчества. Впрочем, о том же свидетельствует и вся история домодернистского европейского искусства, где те же принципы помогали на протяжении столетий создавать поистине прекрасные произведения.
И все же мы не можем удовлетвориться выводами предшественников. Не можем потому, что домарксистская эстетика* либо ограничивалась констатацией обобщенного опыта, не раскрывая причины и смысла постоянного влечения эстетического восприятия в совершенно определенном направлении, либо объясняла это влечение идеалистическими, а то и открыто теософическими мотивами.
* Марксистско-ленинскую эстетику мы, естественно, не включили в наш краткий обзор предшественников, так как не имеем никаких оснований относить к области традиций основополагающие воззрения современной науки, в частности и настоящей работы.
Напомним здесь, кстати, уничтожающую ленинскую критику взглядов А. Богданова, «свихнувшегося», в частности, и на идеалистической трактовке (заимствованной у махизма) извечного стремления эстетического сознания к гармонизации, отражаемой в образах искусства действительности 58.
Тайна красоты осталась нераскрытой, ибо, даже соглашаясь с тем, что нас волнуют и привлекают открывающиеся эстетическому восприятию гармонические взаимосвязи цвета, формы и т. д., мы так и не можем сказать, основываясь на классических представлениях, почему созерцании всего этого доставляет светлую эстетическую радость.
Не раскрывает тайны красоты и наш первый вывод, по существу только реабилитировавший на современном теоретическом уровне традиционную эстетическую идею, имевшую, как мы убедились еще раз, многовековую историю. Это было необходимо перед лицом воинствующих концепция, самонадеянно отвергающих весь опыт искусства и эстетики прошлого во имя сомнительных поисков «объектно-эстетического», столь же несостоятельных, на наш взгляд, как и поиски истины вне сознания.
Правда, мы постарались ответить на сформулированный выше основной гносеологический вопрос эстетики, что объективнее вне сознания может вызывать в нас субъективное ощущение красоты? Однако ответ на этот вопрос означает только первый шаг решения проблемы. Ведь всеобщая взаимосвязь явлений и процессов действительности оказывается предметом далеко по только эстетического восприятия. Ее специально исследует материалистическая диалектика, она — в конкретных проявлениях — становится предметом всякого истинного знания, всех естественных и общественных наук, изучающих те или иные области существования и развития вселенной. Следовательно, мы не можем просто сказать, что эстетическое восприятие есть особый, специальный инструмент познания этой глубочайшей сущности. Тогда почему же оно возникло и какова его роль в жизни человечества?
Иными словами, определив красоту как категорию сознания и в этом смысле уподобив ее истине, правильно отражающей мир, но остающейся нашим духовным достоянием, мы снова оказываемся перед вопросом: что же такое красота? Что это за удивительное, радостное, светлое ощущение, отличное от иных человеческих чувств и в то же время, по всей видимости, имеющее предметом то же самое, что раскрывается в истине всем познающим действительность сознанием?
Однако прежде чем пытаться приблизиться к решению этой новой, основной для нас задачи, необходимо сделать некоторые уточнения. Прежде всего это касается самого понятия всеобщей взаимосвязи явлений действительности, универсального диалектического единства материального мира, которое, проявляясь в малом и великом, воспринимается эстетически как красота. Очевидно, было бы крайне неверным представлять себе это единство в виде некоей застывшей в самой себе, не нарушаемой ничем, непротиворечивой целостности.
Объективный мир существует как непрестанное движение саморазвивающейся материи. В постоянном возникновении и диалектическом разрешении противоречий, в вечной борьбе и отрицании друг другом полярных противоположностей, в сложнейшем взаимодействии сталкивающихся закономерностей рождаются все новые формы, явления и процессы. И в то же время саморазвитие материи протекает под знаком всеобщей необходимости, под знаком преодоления случайностей в направлении все более сложного взаимосвязанного движения, все большей организованности возникающих материальных структур, все более совершенных систем живой и неживой природы. Лишь на известном весьма кратком пока этапе стихийный процесс поступательного развития от простого и хаотичного к сложному и организованному начинает частично фиксироваться и направляться разумной созидательной практикой, выступающей как новая высшая форма саморазвития природы. Таким образом, совершенно объективно всеобщее единство материального мира предстает перед нами в постоянном нарушении единства, в непрерывном рождении и преодолении противоречий, в извечном диалектическом самоотрицании, чреватом утверждением, в утверждении самого себя, неуклонно пробивающемся сквозь собственные бесчисленные отрицания.
По мере развития диалектической способности мышления философия и специальные науки на протяжении веков стремились осознать эту реальную диалектику мирового процесса как процесса в целом закономерного, подчиненного неким всеобщим законам. От стихийных прозрений гениальных греков до диалектического материализма — таков путь философского знания, постигающего диалектику самодвижения материи под знаком необходимости.
Но если для современного философского научного мышления, как и для самых разных областей науки, опирающейся на основополагающие принципы диалектического материализма, универсальность диалектического взаимодействия всех процессов и явлений мира давно стала аксиоматическим положением, находящим все новые и новые, подтверждения в каждом научном открытии, в каждой новой крупице достигнутой истины, то для субъективного, непосредственного восприятия, не способного в силу своей непосредственности отвлечься ни от случайностей мироздания, ни от субъективного отношения к окружающему, зримое, ощутимое проявление всеобщего диалектического единства материального мира отнюдь не охватывает всей видимой реальности. В одних процессах и явлениях, при одних обстоятельствах те или иные взаимосвязи проявляются для субъективного непосредственного восприятия более ярко, внутреннее единство окружающего выступает более отчетливо, закономерность становится более явной; в других, при других условиях, напротив, на первый план выступают элементы хаоса и случайности. Не говоря уже о тех случаях, когда непосредственно обнаруживаемая частная закономерность какого-нибудь разрушительного процесса совершенно объективно выступает в качестве незакономерного в общей связи, антагонистического отрицания гармонических взаимосвязей развития.
И все-таки также в меру становления эстетического сознания, эстетических взглядов и воззрений объективная диалектика развивающейся под знаком необходимости материи с глубокой древности отражалась в представлениях о гармонии как непосредственно воспринимаемом доминантном единстве всего многообразия и противоречий действительности. Ощущение этого гармонического единства радовало красотой мира, а его творческое выявление в искусстве делало прекрасным художественные произведения всех времен я народов. От мифа о Гармонии — дочери бога войны Арея и богнни красоты и любви Афродиты, от наивно-утилитарного понимания «гармонии» как конструктивной скрепы, соединяющей детали прекрасных кораблей, воспетых Гомером, и до философской диалектической категории гармонии в эстетике Гегеля — таков путь, пройденный домарксистской эстетической мыслью.
Естествен вопрос: в каких же взаимоотношениях состоят гармония и красота — категории, как мы видели, нередко, а вернее, постоянно сближаемые и просто взаимозаменяемые в истории эстетических учений прошлого? Этим вопросом задается, в частности, и автор исследования «Гармония как эстетическая категория», на которое мы выше ссылались. Однако решение, предлагаемое В. Шестаковым, не представляется до конца убедительным.
Вспоминая известное высказывание Герцена о музыкальной гармонии, которую Герцен относит к области особой «эстетической реальности», Шестаков трактует эту эстетическую, духовную реальность — реальность сознания — существующей уже как бы вне сознания, но отличающейся от всех прочих явлений действительности большей сложностью, выразительностью и даже таинственностью.