Красота
Шрифт:
Это и не могло быть никак иначе, так как всякое творческое преобразование практически оказывалось выявлением в труде внутренних гармонических потенций, присущих самой объективной действительности, и, следовательно, непосредственное ощущение этих потенций изначально было существенно важным для практики.
Ощущая красоту мира, человек не только видел перед собой бескрайнюю арену приложения творческих сил, точнее говоря, воплощенных в нем природных созидательных возможностей. Он получал постоянный дополнительный творческий импульс, учась у природы в процессе собственной, поначалу не слишком умелой деятельности. Да и не только поначалу. С точки зрения современных футурологических изысканий, уже нет абсолютной уверенности в том, что в дальнейшем техника, архитектура, как и многие иные области человеческой деятельности, в своем развитии не будут сближаться с утвердившимися в природе формами и процессами. Вспомним, к примеру, идеи рыбообразных и шагающих «движителей» П. Митурича, не дающие покоя авиаконструкторам машущие крылья, проекты строений, приближающиеся к растительной архитектонике, свидетельствующие, что гребной винт, колесо и многие другие не имеющие, природных аналогов решения тех или иных проблем — быть может, лишь начальный этан в развитии конструкторских идей. Во всяком случае, та же ракета, как и локация, как и энергия атомных реакций, — эти новейшие достижения технической мысли оказываются прямым творческим развитием искони существующих и задолго до появлении человека действующих в природе естественных механизмов.
Если стремление к красоте создаваемого в процессе труда мы сравнивали с «созидательным голодом», то универсальное ощущение красоты природы сравнимо не только с волшебной силой, которую черпал из земли древний Антей, но и с ариадниной нитью, ведущей человека вперед в его неустанном стремлении к гармонии и целесообразности.
Что же касается субъективного момента восприятия красоты природы, то здесь такой момент теряет эту жгучую остроту, которую мы отмечали, говоря о красоте создаваемого и уже созданного, прежде всего о красоте общественных явлений, где личное отношение к предмету теснейшим образом связано с социальными мотивами. При восприятии красоты природы характер индивидуального вкуса, хотя он также в значительной мере обусловлен общественными взглядами и оценками, в никак не меньшей степени оказывается связанным с глубоко интимными, всегда своеобразными, индивидуальными привязанностями. Это именно та сфера (до недавнего времени казавшаяся главной сферой эстетического переживания), которая наиболее отвечает распространенному мнению, что «на вкус, на цвет товарищей нет». В то же время и здесь, скажем ври эстетическом восприятии женской красоты в ее естественно-физическом смысле, так же отчетливо выступает социальный момент, о котором справедливо писал в своей диссертации Чернышевский.
Итак, поскольку объективным источником ощущения красоты, как мы это стремились показать на протяжении всей работы, выступает та или иная непосредственно воспринятая гармоническая взаимосвязь явлений, в которой какой-то своей гранью проявилось всеобщее диалектическое единство развивающейся действительности, мы в принципе, казалось бы, могли видеть красоту во всей окружающей природе. Однако это не так. При всей действительной необъятности объективного поля деятельности и субъективных мотивировок эстетического восприятия природы существуют известные границы, за которыми эстетическое чувство уже не способно воспринимать природные явления красивыми.
Такого рода примеры обычно приводят сторонники общественной природы прекрасного, дабы дискредитировать идею не зависящего от человеческого к нему отношения объективного источника эстетического переживания. Так, изысканное цветосочетание малиново-алого с жемчужно-белым, когда это бусы на бархате, обрамляющем стройную шею красавицы, становится пугающе безобразным, если речь идет, скажем, об открытой ране, обнажившей кости и сухожилия. По-своему гармоничное устройство тела спрута или жабы большинством людей воспринимается как нечто отвратительное. Наконец, если бы, скажем, гипотеза о захвате Луны земным притяжением соответствовала действительности, можно было бы со всей уверенностью сказать, что наше прекрасное полночное светило, столько раз воспетое поэтами, по мере его приближения из черной бездны, наводило на современников события вес больший ужас. Неумолимо растущий багровый и сияющий диск казался бы им зловещим, ужасным, отталкивающе безобразным, предвещая несметные несчастья. Столь же ужасными, по дошедшим источникам, воспринимались суеверно настроенными очевидцами и приближающиеся к Земле кометы...
В чем же здесь дело? И как это соотносится со воем, что мы говорили выше?
Во-первых, следует иметь в виду то обстоятельство (Чернышевский), что эстетическое восприятие естественных явлений, как и всякое эстетическое восприятие, в значительной степени детерминируется существующими общественными идеалами, в соответствии с которыми люди, чье мировоззрение социально и исторически ориентировано, легко воспринимают гармоничность одних явлений и не замечают других, не менее гармонических связей и взаимодействий, как бы выпадающих из их поля зрения. История эстетического сознания дает нам неисчерпаемое количество примеров по-разному ориентированных вкусов и эстетических пристрастий, отнюдь не ограничивающихся сферой эстетического восприятия природы. Немалую роль здесь играют и многообразные предвзятости эстетического вкуса, о которых говорилось выше. С ними, например, в периоды изменения моды в самых разных областях, мы сталкиваемся постоянно в повседневной жизни. Так что многогранная субъективная обусловленность эстетического восприятия природы ничем принципиально не отличается от всех других случаев ощущения красоты.
Во-вторых, нельзя забывать, что для эстетического восприятия, в отличие от теоретического мышления, всегда в принципе способного холодно отвлечься от личных эмоции и беспристрастно и всесторонне оценить объект исследования, характерна сугубая непосредственность и эмоциональность. Эстетическое сознание не может воспринимать мир иначе, нежели в глубоко интимной, глубоко субъективной реакции всегда конкретного данного индивида на ту или иную внешнюю причину. Поэтому в некоторых случаях способность воспринять красоту чего-либо может усиливаться соответствующей индивидуальной психо-физической настроенностью субъекта, в других — ослабляться, а в третьих — начисто атрофироваться. Причем на степень готовности и способности эстетически воспринять данное явление влияет не только все то, что человек носит в себе как представитель человечества XX столетия, в бесчисленных поколениях хозяин и преобразователь природы, но и могучие голоса наследственного подсознания, таящиеся в глубинах нашей непосредственности, все неистребимое существо теплокровного млекопитающего, да и просто всего живого, миллионы лет боровшегося за место под солнцем.
Вполне вероятно, что неспособность эстетически воспринимать гармоничность, скажем, змеи или паука, связанная с чисто физиологическим отвращением, приобретающим порой совершенно экстравагантные формы непреоборимого ужаса, вызвана как раз генетическими, неподсудными никакой логике и воле «воспоминаниями» теплокровного организма о беспощадной борьбе за существование с иными, чуждыми самой нашей биологической природе грозными формами прошлой жизни. Ведь несомненно существуют и почти каждому знакомы некие, подчас совершенно непонятные, инстинктивные движения души — сотрясающие до мозга костей неожиданным отвращением к какой-нибудь бахромчатой, губчатой или пупырчатой поверхности, к каким-нибудь импульсивным замедленным шевелениям, к копошащимся скоплениям насекомых или пресмыкающихся, — которые никак не находят объяснения в историческом и современном опыте человека XX столетии, для которого безобидная лягушка или тот же домашний паук представляют к представляли в обозримой ретроспективе куда меньшую опасность, нежели, например, крупные млекопитающие хищники, вполне могущие тем не менее быть воспринятыми эстетически (разумеется, при условии личной безопасности наблюдающего).
С другой стороны, эстетическое восприятие, также вследствие своей непосредственной природы, оказывается неспособным ощутить гармоничность тех или иных процессов просто потому, что эти процессы в повседневной жизни, формирующей субъективный эстетический вкус, не воспринимаются непосредственно. Так, если гармоничность внешнего строения и движения человеческого тела на протяжении всей истории эстетического сознания неизменно. даже вопреки тем или иным запретам, оставалась могучим источником ощущения красоты, то столь же объективная гармоничность естественных физиологических процессов, протекающих в здоровом человеческом организме — пищеварения, кровообращения, обмена веществ, — оставляет нас, как правило, эстетически равнодушными. В то же время, когда те или иные физиологические процессы оказываются предметом увлеченного изучения и творческой практики специалиста, они вполне могут привлечь к себе и эстетическое внимание. Известны, например, многочисленные случаи, когда хирург совершенно искренне восхищается «красотой» заживающего хирургического шва, всякому иному человеку (с точки зрения которого мы здесь и поставили кавычки) показавшегося бы, по крайней мере, эстетически безразличным. С этим мы уже сталкивались выше, говоря об эстетических вкусах радиолюбителя. То же самое можно сказать и о бессчетном количестве все новых, открываемых наукой явлении и процессов микромира или космического характера, недоступных непосредственному восприятию обычного человека.
Однако, когда мы говорим о негативной эстетической реакции (н не только по отношению к природным явлениям), мы имеем в виду не просто субъективную неспособность или объективную невозможность воспринять явление красивым, как и не парализацию эстетического ощущения под воздействием реальной или даже мнимой личной опасности. Мы имеем в виду именно эстетическое отрицание — активное чувство безобразности, антикрасоты того или иного объекта восприятия. И такие случаи при эстетическом восприятии природы несомненно существуют.
Прежде всего, ощущение безобразности, как уже отмечалось, может быть вызвано совершенно объективной, непосредственно воспринимаемой дисгармоничностью, болезненностью, тем или иным физическим уродством объекта восприятия, зрительно как бы побеждающими, уничтожающими, ставящими под сомнение само гармоническое жизненное начало, конкретные проявления которого вызывают в нас чувство красоты. Явное противоестественное искажение пропорций, скажем, пропорций черт лица или частей тела при некоторых заболеваниях, язвы и наросты, распад живых тканей и другие явления, как правило, вызывают не только чувство сострадания или огорчения и грусти, если речь идет не о мучениях живых существ, но и более или менее активную отрицательно эстетическую реакцию.