Краткая история белковых тел
Шрифт:
Об этих ребятах я видел сюжет по телевизору: кто-то из них был серьезно ранен, некоторые лишились рук или ног, но они не выглядели неудачниками, людьми, проигравшими войну. И меня с необъяснимой силой тянуло к ним. Словно там, под огнем, я был настоящим человеком, не аморфным телом, хныкающим от любой проблемы, не офисным планктоном, озабоченным в каком ресторане спустить бабки или где потусоваться в летнем отпуске. Я понял именно там, что война создает особое братство из тех людей, которые ежеминутно рискуют жизнью и потому понимают её настоящую ценность.
Скептически прислушиваюсь к своим мыслям. Они кажутся мне, при некотором размышлении, немного высокопарными, пафосными, словно я выступаю на патриотическом митинге как заматерелый оратор-популист.
Война -- это плохо, вот, что важно, а не братство, не чувства, не ностальгия.
Возле больницы, куда мы добрались пешком, был разбит небольшой скверик. Пользуясь последними тёплыми днями, больные выползли наружу, расселись на скамейках, вели неторопливые беседы друг с другом. Повсюду мелькают светло-синие больничные халаты, кажущиеся издалека мелкими капельками дождя, стекающими с желтой листвы. Эти халаты вызывали у меня странные ассоциации с тем самым полем подсолнечника возле села Засечное, жёлтым полем, утонувшем в голубом небе.
Добровольцев из Донбасса я обнаруживаю сразу, едва мой взгляд запечатлевает открывшуюся картину. Два парня в больничных халатах -- один в инвалидной коляске без ноги, а второй с перевязанной рукой, висевшей на ремне, -- сидели неподалеку.
– - Вон они, -- показываю на них Лизе, и чтобы её не смущать, продолжаю, -- ты постой здесь, я сейчас с ними поздороваюсь и дам денег.
– - Нет, я с тобой!
– - вдруг упрямится Соснина.
– - Ну, пойдем!
Мы подходим к парням, останавливаемся. Добровольцы с удивлением смотрят на меня, и я достаю деньги -- несколько тысячных бумажек, отдаю им с широкой улыбкой.
– - Выздоравливайте, хлопцы!
Мне хочется ещё что-то добавить такое тёплое, дружеское, искренне поддержать их, но внезапно у меня перехватывает горло от волнения, и я судорожно кашляю. Ополченцы берут деньги, всё так же удивленно глядя на меня и Лизу, и я вдруг с неудержимой силой чувствую, что меня тянет обратно в Донецк, на войну, что там моё место.
Мы отходим и встаём неподалеку.
– - Не знала, что ты у нас благотворитель, -- то ли насмешливо, то ли всерьез роняет Соснина, и я обнаруживаю на её губах опять ту же пренебрежительную усмешку, которая так меня всегда раздражала.
"Лиза возвращается к жизни, -- констатирую я.
– - Хищники не скатываются до уровня белковых тел. Даже душевно раненые".
– - Просто захотелось помочь, -- говорю в своё оправдание, словно меня принуждают оправдываться в хороших поступках.
– - Мужики, достал!
Я оглядываюсь на громкий возглас и замечаю, что к ополченцам подходит третий, то же в больничном халате, с бутылкой водки в руке.
– - Может, и ему подкинешь бабок?
– - насмешливо осведомляется Соснина.
Переступаю с ноги на ногу и не знаю, что предпринять. Однако мои сомнения рассеивает случайный больной, проходящий неподалеку. Увидев донецких бойцов, он реагирует весьма неожиданно:
– - Вот алканавты -- с утра пораньше!
– - А что каждый день закладывают?
– - интересуется Лиза, иронично поглядывая на меня.
– - Как попали в больницу после аварии -- так и не просыхают.
– - Какой аварии?
– - недоумеваю я.
– - В Донецке?
– - Послушайте, молодой человек, откуда Донецк, причем тут Донецк? Это ремонтная бригада. Они работали в области на теплотрассе и, там у них ЧП приключилось по пьяни, вот и попали сюда.
– - Спасибо!
– - я тихо бормочу, испытывая стыд за свой гуманитарный порыв, но Лизе ничего не объясняю. Она берёт меня под руку, и мы чинно удаляемся.
Когда отходим подальше, Соснина не выдерживает и прыскает:
– - Молодец Данила, хорошо помог Донбассу!
– - Ошибка вышла. Бывает!
– - вздыхаю я и оглядываюсь. На скамейке воссоединившаяся тройка в больничных халатах вершил свой суд над бутылкой водки.
21.
В середине ноября пошёл первый снег. Он сыпал крупными мокрыми хлопьями, прилипал к одежде, к тротуарам и проводам. Под мокрым снегом еще тёплая земля хранила незамерзшие лужицы, в которые я пару раз опрометчиво ступал черными кожаными туфлями. Они, как водится, промокли, и я порадовался, что на новой работе поставил под тумбочку сменную обувь. Сегодня придётся переобуваться.
За это время я нашёл работу. Особо не напрягался -- забросил резюме в интернете на пару-тройку сайтов и получил подходящее предложение. Теперь занимаюсь транспортной логистикой в сетевой продуктовой компании. Доставка грузов, разгрузка. Обыкновенная работа.
Несколько раз у меня возникало желание позвонить Ане -- той девушке на велосипеде, написавшей на дверном стекле моего "Шевроле" свой номер губной помадой. Этот номер я сфотографировал и иногда поглядывал на размашистые красные цифры, просто так, от нечего делать.
Номер вёл меня к новой встрече, с которой обычно все закручивается, как закрутилось с Лизой, когда я начал с ней работать в одном офисе. Но тогда у меня были связаны руки. Теперь развязаны.
Мои пальцы тянуться к виртуальной клавиатуре на экране смартфона, начинают набирать цифры, но на середине пути останавливаются. Я не заканчиваю набор, потому что мне не хочется лишать себя такой возможности -- набирать неизвестный номер. Наберёшь цифры, а вдруг разочарование? Она может быть недоступна, поменять номер или откажется встречаться, или что-то ещё -- вариантов много.
Отодвигаю телефон в сторону.
За окном слышится шум -- это громко кричат рабочие на автокарах, переговаривающиеся между собой. Они подъезжают к открытым фурам, цепляют поддоны с грузом и перевозят их в глубину складов.
Деловитая суета должна радовать хозяйственный глаз нашего директора. По странному стечению обстоятельств, он похож на моего бывшего начальника -- Арсения Павловича. Такие же короткие руки и пальцы, такой же маленький и круглый. Зовут его Сергей Анатольевич. "Учись, Данила, -- любит повторять он, -- из тебя должен вырасти хороший логист".