Краткая История Тьмы
Шрифт:
— Иди, катай, тебе физический труд на пользу пойдет.
Лара натянула недовязанную рукавицу на левую руку. Четыре спицы торчали в разные стороны. Выглядело это зловеще.
— Зима совсем, — Лара прижалась щекой к окну. — Времени то сколько прошло… Сто лет, кажется. Как?
Она пошевелила пальцами в рукавице.
— У тебя талант, — сказал Зимин.
— Ага. А я и не знала.
Зимин стал расставлять свечи и сразу их зажигать длинной каминной спичкой, той, что горит долго.
— Зачем свечи? — спросила Лара.
— Свечи зимой красиво.
— Действительно, красиво, Зима, — Лара померила рукавицу. — Тебе нравится?
— Очень.
— Мне, знаешь, тоже. Странное дело. Я вдруг проснулась и поняла, что хочу связать рукавицы. Тебе. Как?
— Приветствую. Рукавицы, шарф, кофту. Давно хотел.
— Да… Никогда раньше про это не думала даже — и вот. Просыпаюсь — а в голове мысль: «Надо бы связать варежки». Так и висит, яркая и как будто не моя…
Лара потерла голову.
— Чужая мысль… А потом постепенно–постепенно она как будто обжилась у меня в голове и как то стала моей, собственной, точно я ее всегда обдумывала. Вязать варежки и это…
Лара снова почесала голову.
— Пирог с брусникой захотелось испечь.
Она хохотнула.
— Пирог с брусникой и с апельсинами, — Лара вернулась к вязанию. — Это наверняка что то буйное… Да, заставляет задуматься.
— О чем? — осторожно спросил Зимин.
— Ну не знаю… О разном. Вот я стала думать и поняла вдруг, что в жизни много таких мыслей. То есть вспомнила, что в жизни много таких мыслей. Вот, допустим, наше знакомство, ну, когда у меня ноготь врос. Я ведь совсем не в поликлинику шагала, а к матери — она у одной подруги взяла рецепт, как палец распаривать в отрубях — верное средство. Вот я шагала по Коммунистической, думала, как это, наверное, глупо — сидеть и распаривать палец в отрубях, и вдруг решила зайти в поликлинику. Вот просто так, безо всяких особых на то причин, вдруг поняла, что нужно зайти. И я в эту поликлинику и зашла. А там ты. Вот такие мысли. Их как будто кто то подсказывает, — Лара звякнула спицами. — Шепчет вроде как, только не словами, а…
— Кто?
— Не знаю. Кто то.
Лара неопределенно помотала головой.
— Он точно ведет тебя за руку, — Лара закуталась в одеяло плотнее, между плечом и окном проложила подушку. — Точно твоя жизнь кем то записана… А ты не замечал?
— Нет, — Зимин улыбнулся. — Никогда.
— Ну, понятно, ты сам в себе, в мыслях плаваешь. А я иногда слышу… Такое пощелкивание, точно…
Лара поглядела в потолок.
— Точно по клавиатуре кто то стучит, — сказала Лара негромко.
— Но это не страшно, а наоборот. Будто знаешь, что за тобой присмотрят. Вот ты же за своими героями присматриваешь, направляешь их, тебе это должно быть знакомо…
Лара замолчала. И Зимин молчал. Слушал, как поет зацепившаяся за мачты телеантенн метель, высоко, так, что можно было разобрать голос.
— Ты правильно сделал, что решил его оживить, — сказала она. — А то как то некрасиво получается — взял и прикончил любимого героя. Ему, наверное, тоже было удивительно, что ты его бросил.
Зимин кивнул.
— А теперь все как надо, — Лара снова примерила варежку, — Теперь все, как полагается, все хорошо, все спокойно.
Закончишь пятую книгу, а там и лето. И летом мы поедем… Куда?
— В Перу, — ответил Зимин. — На Мачу–Пикчу. Знаешь про такое место?
— Ага. Облачный край, как же. А почему именно туда?
— Не знаю. Вот захотелось вдруг, — улыбнулся Зимин. — Тебе же захотелось варежки связать? А мне на Мачу–Пикчу. Сначала махнем, конечно, в Аргентину, возьмем там мотоциклы впрокат и поедем на юг, к Огненной Земле, через весь континент.
— По маршруту Че Гевары, — сказала Лара.
— Точно, по маршруту Че Гевары. Это здорово.
— Здорово, — согласилась Лара. — Просто очень здорово. Я читала, там какой то иной мир.
— Там дикость. Там Амазонка. Там Анды. Можно целый год путешествовать.
Метель ударила в окна. Поползли узоры, мороз вырезал в толщине стекол замысловатые скелеты рыб, еловые ветви, бесцветные северные цветы. Зимин зажег еще одну свечу.
— Зима, конечно, будет долгой, — сказала Лара. — Но это ничего.
Зимин подкинул в печку коротенькое полено. Весь день он возился с чугунной печкой, искал ей место в комнате, устанавливал, соединял трубу с каминным дымоходом. И когда печка была растоплена и стала нагреваться, он отключил батареи отопления. Квартира стала остывать, они почувствовали холод и достали валенки и пледы, а потом от печки поползло живое тепло, и Зимин впервые за долгое время почувствовал себя хорошо.
— И как ты хочешь все это закончить? — спросила Лара. — Финал какой?
— Что?
— Ну, как что, пятую книгу?
— Просто. Последняя глава будет называться, разумеется, «Апраксин Бор». Я уже давно придумал — главный герой сидит в психушке, в абсолютной стадии разложения сознания, его лечат, в основном электросудорожной терапией, пытаются вернуть его в действительность, а он упорно в нее не хочет возвращаться…
Зимин поглядел в окно. Город окончательно исчез в снегу, утонул, пропал, и лишь иногда в разрывах метели вспыхивали одинокие желтые огни, далекие и на вид холодные.
— Он не хочет возвращаться, — повторил Зимин. — А в редкие моменты просветления рисует на одной стороне черного дракона, а на другой девчонку с рыжими волосами.
Лара выставила из под одеяла ноги и стала натягивать на них валенки. Свечки потрескивали, и, поддерживая их, потрескивала печь.
— А может, и по–другому все будет, — сказал Зимин. — То есть совсем по–другому. Может быть, они все будут счастливы. Поживем — увидим.
— Мощная философия, — согласилась Лара. — Поживем — увидим. Хотя я согласна. Увидим. Слушай, как ты думаешь, а где можно взять брусники?
— На рынке, наверное.
— Точно. На рынке. Вот завтра с утра и отправлюсь. Проснусь пораньше, достану с балкона лыжи, намажу их… барсучьим салом — и вперед. И…
Она улыбнулась.
— Зима все таки будет долгой.
— Поживем — увидим, — ответил Зимин.
Стужа продолжала вычерчивать на стекле вытянутые восьмерки, и длинные копья, и фигуры, похожие на рисунки древних людей. Пахло горелой берестой, воском и сеном, которое Зимин привез недавно специально для нужного запаха. За окном спал замороженный ожиданием вечерний город, с востока неотвратимо приближалось Рождество. Лара куталась в одеяло и думала о том, что завтра она проснется решительно пораньше и, пожалуй, испечет пирог с брусникой и сахаром. А потом, может быть, закончит начатый на кухне ремонт — обои то куплены.