Краткая История Тьмы
Шрифт:
Лара с печалью поглядела на сумку, из которой выглядывали крышки трехлитровых банок с солеными огурцами. До остановки почти километр, тащить банки не хотелось, и Лара стала придумывать, что неплохо бы эти огурцы оставить где нибудь под кустами. Но потом вспомнила, что мать наверняка потребует банки вернуть, потому что в этих банках она мариновала помидоры еще когда был жив отец…
Лара представила, как она станет стоять возле дороги, вытаскивать из банок рубленые патиссоны и философски раскидывать их по окрестностям, под дождем, под дождем.
— Работает он… Лежа работает?
— Почему лежа, сидя.
— Понятно. Сидя, значит, работает, работяга.
Мать принялась складывать морковь в сумку.
— Дурью мается — вот что он делает. Зачем он юридический заканчивал? Мог бы давно найти себе работу нормальную, а он все на диване лежит! Мотоцикл купил! Мотоцикл за миллион! Это хоть один нормальный человек купит себе такое? Можно было пять машин купить! А у дяди Васи его «Жигули» еле ездят, он их все ремонтирует и ремонтирует…
Лара хотела было начать ругаться, сказать, что дядя Вася придурок и сам виноват, и что когда Виктор бегал по издательствам, дядя Вася над ним глумился и всегда спрашивал при встрече: «Ну что, «Муму» сочиняется?»
Но Лара знала, чем может это закончится. Криками о том, «что мы университетов не кончали», «мы на трех работах вкалывали», ну, может быть, еще про «детки выросли, а кружку воды принести некому».
— Мотоцикл купил! — Мать отбросила морковь в сторону. — Мотоцикл! Я четвертый десяток в этой хрущобе барахтаюсь, а он…
— Значит, тебе квартиру, а дяде Васе «Жигули»?!
— Мог бы и помочь! — крикнула мать. — Дядя Вася вам сколько раз картошку подвозил…
— Один! Один раз! И дрянную — всю в фитофторе! Он привез ее потому, что свинья у него ее не жрала! И что — я ему должна быть по гроб жизни благодарна?!
— Да ты никому не благодарна! Никому! И Витька твой тоже! На мотоцикле гоняет! Лучше бы машину купил! Скоро холода наступят, зачем ему мотоцикл?!
Лара поднялась из за стола и вышла в коридор.
Мать устремилась за ней и продолжила перед дверью:
— Ну, конечно, умные стали. Сама с первого курса ушла, институт бросила…
— Я в другой буду поступать, — заявила Лара.
— В другой она будет… — Мать постучала морковкой по косяку. — Так разве можно жить? Не понравился институт — в другой пошла, не понравился город — в другой переехала! Что у вас постоянное то? Ничего! Я вам говорила — давайте дачу побольше купим…
— Чтобы морковки побольше росло, — сказала Лара.
— Да! Чтобы моркови побольше росло!
— Да не нужна нам твоя морковь, не нужна…
— А ковер? — не унималась мать. — Ковер тебе тоже не нужен?! Когда вы в общаге жили, на полу спали, так ковер небось нужен был. А сейчас не нужен стал!
Лара зашнуровывала сапоги, ругаясь на свою глупость, которая подсказала ей купить сапоги с красивыми красными шнурками трехметровой длины, со шнурками, которые приходилось завязывать по пятнадцать минут.
— Живете, как плесень! Он что, твой Витька, думает, что его каракули будут по сто лет читать? Ага, как же! Да никому это не нужно уже сейчас! Скоро по миру пойдете — будет вам тогда жизнь!
Шнурки наконец завязались. Лара схватила с вешалки плащ и сумку, выскочила на лестницу, захлопнула за собой дверь, сбежала по лестнице на два пролета вниз, остановилась. Мать продолжала бушевать, это было слышно даже отсюда. Кричала, пинала дверь.
Никогда это не кончится, подумала Лара. Никогда.
И деваться некуда.
Выхода нет.
Наверху хлопнула дверь, Лара испугалась, что мать собирается продолжать скандал на лестнице, побежала вниз.
На улице продолжался дождь, кроме того, ощутимо похолодало, еще чуть–чуть, и вода начнет превращаться в снег, и давно бы уже пора, потому что осень уже надоела, хочется зимы, настоящего мороза и белого цвета, осень все таки темное время года, даже если горят фонари.
Лара перешла через улицу, достала телефон и попробовала вызвать такси. Такси не отвечало, дождь продолжался, и в честь этого на линии была перегрузка. Лара растерянно огляделась. По поводу плохой погоды город опустел, не было даже привычных и вездесущих машин, не говоря уже о прохожих, Лара стояла на улице одна, в окружении луж, вздувавшихся крупными пузырями. Если пузыри крупные, то дождь скоро кончится, вспомнила Лара.
Но он не кончался. Напротив, он приобрел какие то новые, совсем неприятные качества, стал вязким, как сахарный сироп, и холодным, как мороженая рыба, Лара почти сразу продрогла. Она полезла в карманы за перчатками и обнаружила, что перчатка в кармане осталась только одна. Левая рука отчего то мерзла сильнее, и Лара надела перчатку на нее.
Побрела к остановке. Вдоль забора, завешенного цирковыми рекламами. С плакатов улыбались зловещие размалеванные клоуны, это раздражало. Клоунов Лара не любила, и в этом походила на Зимина.
Лара шла вдоль дороги и не очень узнавала район. Вокруг были стройки и заборы, вдоль дороги стояла замершая строительная техника, фонари горели один к трем, на трамвайных рельсах сидели поздние лягушки.
Остановка выступала из тьмы островком света и тепла, Лара стремилась к ней, но тротуар внезапно закончился, и Ларе пришлось перейти на шпалы. Здесь было неудобно шагать, она то и дело наступала мимо, проваливаясь в рыхлую глину.
Остановка вела себя странно, никак не подпускала Лару к себе, отползала, так что иногда Ларе начинало казаться, что никакой остановки и вовсе нет, что это мираж, что вот так она и будет идти весь вечер и всю ночь, каждым шагом стараясь не попасть мимо шпалы и не наступить на лягушку.
Когда Лара уже отчаялась приблизиться к остановке, та вдруг сжалилась и оказалась рядом, метрах в двадцати. Лара собрала силы и почти добежала до навеса.
Почти сразу показался трамвай. Лара услышала его поскрипывание, потом он появился сам, тащился медленно, но неотвратимо, Лара решила, что стоит добраться до конечной и взять такси уже там. Всяко лучше ехать, чем стоять на одинокой остановке, в окружении стройки.