Краткая История Тьмы
Шрифт:
— Зря.
— Зря.
— Слушай, Зима, ну а почему все таки Сирень, а?! Погоди, дай угадаю. В твоем классе училась девушка, и у нее была кличка Сирень, так? Из за фиолетового цвета лица, правильно? А фиолетовый цвет лица у нее случился оттого, что ее мама работала на прядильной фабрике, и они выпускали джинсовую ткань. И вот однажды мать взяла свою дочь с собой, потому что бабушка, присматривающая за девочкой, отправилась на внеплановую спевку хора ветеранов сцены. Девочка пошла с мамой на фабрику и там уронилась в чан с индиго. Спасти ее удалось, но после окунания она приобрела устойчиво–фиолетовый цвет кожи. А так ее звали по–простому, Глафира. Или нет, ее звали Эсмеральда, в честь Виктора Гюго. Как?
Лара рассмеялась своей выдумке, сдвинулась чуть к краю подоконника и приложилась к стеклу другой щекой.
— Нормально, — оценил Зимин. — Есть способности.
— Или так, — продолжала фантазировать Лара. — У девочки был глубокий мощный голос, и мама хотела, чтобы ее дочь стала оперной певицей. Поэтому она и записала ее в хор ветеранов сцены… То есть в хор подростковой студии «Колокольчик», конечно. Девочка пришла на занятия хора и стала петь, да так, что многие вокруг впали в странное состояние сознания, стали как будто зомби. И с тех пор девочку стали называть вот как раз Сиреной. Или Сиренькой, если уменьшительно–ласкательно.
— Тоже неплохо. Но на самом деле все проще.
— Опять кладбище, что ли?
— Ага. К бабушке ходил. Иду, иду, а потом вдруг вижу — Сирень Александровна. Могилка, кстати, ухоженная вполне, нормальная. Все просто.
— Ясно, — усмехнулась Лара. — Ты, как всегда, в своем кладбищенском репертуаре. А я, кстати, тоже, наверное, умею книжки сочинять, в этом ничего сложного нет. Может, мне стоит бросить поиски своей дурацкой работы и начать ваять нетленку, а?
— Попробуй.
— Подумаю. Хотя это, наверное, дико скучно, будем на пару сидеть дома, клацать по клавишам. Тоска. Потом еще убьем друг друга из за творческих разногласий.
Лара поправила подушку и повернулась на правый бок, стала смотреть на дождь.
Она вообще любила на подоконнике жить, Зимин для нее специальный матрас даже купил, на липучках, чтобы не соскакивал. Чтобы можно было даже спать здесь иногда, в дождливые дни. Впрочем, в остальные дни Лара тоже любила на подоконнике валяться, с подушкой, с пледом, с книжкой.
За окном стемнело. Город окончательно утонул в льющейся слякоти, лишь иногда ветер, прилетавший с озера, разрывал воду, и в просветах казались желтые городские огни. Зимин хотел включить верхний свет, но передумал, потому что так было красиво. А еще красивей здесь будет зимой, подумал он. Так же темно, но в стекле будет отражаться украшенная елка, она как бы повиснет в пустоте, вместе со звездой и старинными игрушками.
В руке у Лары поблескивал полированный нож, она ковырялась им в тетради, пыталась разрезать переплет.
— Ты что делаешь? — спросил Зимин.
— Не знаю пока. Мне показалось, что здесь обложка слишком толстая. Зачем такой тетрадке такая толстая обложка?
Зимин не ответил.
— Знаешь, я совсем случайно заметила, гляжу — сбоку листик задрался, ну, я и решила поглядеть. Задняя обложка совсем обычная, а передняя толстая, будто склеенная. Такого ведь не бывает просто так…
— И что ты по этому поводу думаешь? — спросил Зимин.
— Ничего пока не думаю…
Лара продолжила изучать тетрадь.
— Так и знала, — Лара подцепила кончиком лезвия тетрадную обложку, дернула. — Тут тайник, между прочим.
— Тайник? — переспросил Зимин.
— Угу.
— А в нем карты сокровищ, — устало предположил Зимин. — Или лучше нет — карта порталов в измерение X! Реальность трещит по швам, Лариска! Пойду, приму мятных капель.
— Не называй меня Лариской, — Лара показала Зимину кулак. — Мятных капель мне тоже можешь притащить. Только со льдом.
— Хорошо, — Зимин отправился в кухню.
Он посидел, прислонившись к холодильнику. Затем достал мятный сироп, тоник, лед, смешал, пшикнул из сифона. Вернулся к Ларе.
Лара все так же лежала на подоконнике. Она перебирала тонкие желтые листки, разглядывала их на просвет, сгибала.
Зимин сунул ей стакан шипучки.
— И что? — спросил он. — Похоже, что письма какие то. Личные, видимо, иначе их не стали бы в обложку вклеивать. Прочитала?
— Нет пока. Очень все это странно…
— Я скоро от слова «странно» вздрагивать начну, — сказал Зимин. — Все вокруг сделалось так странно, что иногда хочется танцевать.
— Нет, это действительно странно. Я еще толком не читала, но это письма к какому то Пашке.
— К Пашке?
— Ну да.
— И что? Ты знаешь какого нибудь Пашку?
Лара задумалась.
— Нет вроде. А ты?
Зимин промолчал.
— Они подписаны, — сказала Лара. — Они подписаны…
— Неужели это тайная переписка Тура Хейердала? — перебил Зимин. — Тогда это бесценная вещь! Кокосов отдаст за эти письма собственную почку! Всем известно, что Тур Хей–ердал обнаружил на острове Пасхи некие порталы в параллельные вселенные, а это наверняка зашифрованные карты…
— Они подписаны СЛЛ, — закончила Лара.
— Это, безусловно, все объясняет, — продолжал резвиться Зимин. — Письма подписаны СЛЛ. Безусловно, буква «Л» в данном контексте означает «Люцифер», то есть несущий свет. В традиции ордена иллюминатов…
— Ты что, не видишь? — шепотом спросила Лара. — Ты совсем ослеп?
Она сунула под нос Зимину лист пожелтевшей бумаги.
Бумага как бумага. Исписана от края до края, почерк красивый, пожалуй, с завитушками, которые показались Зимину знакомыми…
— Не узнаешь?! — спросила Лара. — Неужели ты не узнаешь?!
Зимин не узнавал. Он смотрел на тетрадные листы в клеточку, на буквы, складывающиеся в слова, и никак не мог понять, что он должен узнать.
— Это же мой почерк, — негромко сказала Лара. — Мой. Один в один просто. Зимин, неужели ты забыл мой почерк?
Зимин выхватил лист. Почерк был действительно похож. И он действительно его почти забыл, потому что давным–давно не получал настоящих, живых писем. Сам не писал, и Лара не писала.