Краткая история тьмы
Шрифт:
– Не передумал.
Безымянный взял палицу, перекинул из руки в руку, Перец поморщился, высморкался в кулак.
– Да брось ты эту дубину, – сказал он. – Дубина какая-то, топоры, алебарды, меня сейчас стошнит помидорами. Ты еще пистолеты свои достань.
– Это револьверы, – поправил Безымянный.
– Револьверы, пистолеты, мне все равно. Пришло время разобраться, а ты тянешь.
Перец вытащил меч из ножен, он блеснул ослепительно, солнечные зайчики прыгнули по сторонам, хотя и снег, хотя и розы.
– Винтовки, морозы, и розыЗавяли, прекрасны,Но все жеЯ больше люблю паровозы! —Продекламировал Перец и продолжил: – Говорят, что если быстро над головой вертеть, то не промокнешь. Я с дождем проверял – ничего не получилось, теперь вот со снегом попробую.
Он принялся быстро-быстро вертеть мечом над головой, меч свистел, разрубал снежную материю, но все равно на голову Перцу понападало, да и в волосах позастревало снежного пшена.
– Вранье, – заключил Перец и приставил клинок к горлу Безымянного. – Так я и знал. И снег тоже ненастоящий… А как тебя зовут-то вообще?
– Какая тебе разница?
– Большая. – Перец перестал вертеть мечом. – Столько лет знакомы, а все имени не знаю – неприлично, понимаешь ли. И потом, я с кем попало не дерусь. Я все-таки благородный рыцарь, защитник страждущих и прочая-прочая, мне не пристало.
Безымянный пожал плечами равнодушно.
– Так как зовут-то? Ахиллес? Роланд? Как там у классика: «как ныне сбирается пеший Роланд отмстить бестолковым гусарам…» Да, сейчас так не умеют… Роланд? А нет, извини, конечно, ты у нас Вайатт Эрп, мегастрелок, как же, помню. Но я с тобой на пистолетах не собираюсь, ты меня пристрелишь, ты же мастер. Это нечестно. К тому же это ты меня вызвал, а не наоборот.
Перец почесал лезвием подбородок, щелкнул себя пальцем по уху.
– А значит, я, как оскорбленный, могу выбирать оружие. И я выбираю…
Перец задумался.
– Хочется соргинальничать, конечно, сказать, что будем биться на коромыслах…
– Хватит кривляться, – попросил Безымянный. – Время.
– Время – это отрыжка материи, не нам им укоряться. Но напоминаю – мне, как человеку благородному, не пристало биться со всякой безымянной сволочью…
– Повторяешься, давай к делу.
– Ладно, давай. Давай обойдемся без чинов, сделаю для тебя исключение. Я выбираю томагавки. Это нейтральное оружие, им мы пользуемся одинаково плохо, шансы уравняются. Как?
– Согласен, – кивнул Безымянный.
– Тогда начинаем. Я пойду вон в тот конец, а ты жди тут, пока я тебя убью. Хотя нет, видишь то дерево? Возле него и сойдемся. Итак, ты готов?
– Да…
Безымянный упал в мох. Метров с трех высоты. Вот только что он стоял под снегом и беседовал среди камней, и вот вдруг упал в мох, безо всякого перехода, с трех метров. Оказался в лесу, недалеко от толстого узловатого дерева, на ветвях которого покачивались на ветру красные ленты, отчего дерево выглядело совсем как живое.
Он тут же вскочил и выхватил томагавки.
Он стоял в лесу, в роще с редкими ровными деревьями, ронявшими красные и желтые листья. Лес.
Безымянный закрыл глаза и стал слушать, и резко уклонился в сторону, и через миг в том месте, где только что была его голова, просвистел украшенный бисером индейский топорик. Безымянный остался стоять. Топорик воткнулся в дерево, вошел глубоко, почти всем лезвием. Так.
Безымянный не торопился. Потому что он знал – Перец хитер, и, скорее всего, этот топор всего лишь приманка.
– Молодец, – сказал Перец и выступил из-за недалекого дерева. – Впрочем, я и не думал, что все будет легко. Ап!
Он шагнул к Безымянному.
– Поединок, – сказал он. – Поединок, что может быть лучше? Вся мировая культура построена на схватке, дерутся все…
Он неожиданно возник в метре от Безымянного и сразу нанес удар, хитрый и практически неотразимый – снизу. Но Безымянный остановил его с легкостью, перехватив топориком в левой руке, и тут же ответил своим ударом в голову, справа. Перец уклонился, отскочил метра на два.
– Неплохо, – сказал он. – Неплохо, однако, понеслась?
– Понеслась.
Они сошлись снова, и это было быстро, топоры, ножи, руки мелькали, бойцы смещались, отпрыгивали, уклонялись, лязгала сталь, зубы скрипели. Не останавливались и не делали перерывов, быстро и беспощадно, и вдруг замерли, оба, в метре друг напротив друга.
У Безымянного остался уже один томагавк, в правой руке.
А по щеке у Перца широкой полосой текла кровь.
– Однако, – сказал он и потрогал себя за щеку. – Ты, дружок, отрубил мне ухо. Во всяком случае, половину точно.
– Бывает, – улыбнулся Безымянный. – Ну, у тебя же осталось еще одно.
– Куда-то сюда упало, – Перец поглядел под ноги. – Ладно, потом найду. Вряд ли кто-нибудь его сожрет, как думаешь?
– Вряд ли, – согласился Безымянный. – Тебя еще жрать, подавишься.
– Может, какие-нибудь лоси… Или бобры. Или они не жрут… Ладно, продолжим.
Они продолжили. Сталь, лязг, скрежет. Выпады, уклонения, выпады, уклонения. И через несколько минут стало ясно, что Безымянный сдает.
Он стал двигаться медленнее, и тяжелее дышал, и отражал атаки уже не так уверенно. Это придало Перцу сил, он нападал все яростнее, удары стали мощнее, и с каждым из них Безымянный отступал и чуть приседал.
Перец успевал не только нападать, он успевал еще разговаривать, так что казалось, будто строгий учитель читает нотации нерадивому ученику. Причем трындел Перец, как всегда, в излюбленной высокопарной казенной манере, сопровождая каждую фразу соответствующим выражением лица.
– И нарушилась связь, и пали запреты. И восстали холопья супротив своих властелинов…
Удар.
– И возмечтали стоять гордо и самим всем володети…
Удар.
– Невзирая на честь и на тех, кто поставлен над ними, говорили дерзко и взор не отворачивали! И сказал тогда я, укрепившись в правде, – да падут возомнившие!