Краткий миг

Рысъ Варвара

– Знаешь, я родителей немного побаивался, – улыбнулся он. – Любил, конечно, но побаивался. В них было что-то грозное, важное, мне хотелось подтянуться, быть лучше, достойнее. Ведь они меня оставили при себе, не отдали в чертовскую школу, значит, они были для меня не просто родителями, но и начальниками. Признаться, я не знаю, почему им позволили не отдавать меня в чертовскую школу, что вообще-то не принято. Думаю, оттого, что у обоих – независимо друг от друга – было высокое место в чертовской иерархии. У нас, чертей, ведь иерархическое общество, и каждый знает своё место в иерархии. Так вот у моих родителей было высокое место. Я их не просто любил как родителей, но и уважал как высших и заслуженных чертей. При этом помню свою детскую

мысль: если у меня когда-нибудь родятся дети – буду с ними проще, ближе, чем мои родители со мной. А ещё родители мои были очень красивые, породистые, чистокровные черти, и это мне очень нравилось. Фотографии этого не отражают, – он, чуть улыбаясь, смотрел куда-то внутрь себя. – Отец был скорее интеллектуал, учёный, изобретатель, а мама – настоящая боевая чертовка. Диверсантка. Чертовски смелая. И чертовски красивая. В молодости лично участвовала в самых рискованных операциях, а потом – планировала операции, готовила боевых чертей. Родители поженились в ранней молодости, по выходе из школы, у них были два сына-двойняшки, они выросли и служили в самом элитном чертовском спецназе и погибли совсем молодыми, одновременно, до моего рождения. Я не встретился с ними в этом мире. После их смерти родили меня. Знаешь, когда я был на границе этого и того мира, а я там побывал, и даже дважды – мне кажется, я их видел. Крепкие, здоровые, красивые черти – я их узнал. Они пришли ко мне с той стороны – наверное, чтоб поддержать меня. Ну ладно, не буду тебя утомлять мракобесием, как выражалась моя тёща.

Я, как ты знаешь, получился ни то ни сё. Разве что научился плавать и стрелять довольно прилично. Но плавание не пригодилось, пострелять, правда, пришлось. Психически я больше похож на отца, некоторая техническая изобретательность у меня от него.

16

– Ты не рассказывал мне об этом… Вот, оказывается, почему у нас получились двойняшки, это, говорят, наследственное свойство.

– Наверное… – неопределённо протянул Богдан.

– Ты мне говорил, как звали твою маму, но я забыла; как-то необычно.

– Аглая Андреевна, если по-русски. Аглая это имя одной из трёх граций, означает это «блеск, красота, сияние» – вполне чертовское имя. Кажется, так звали одну из дочерей Зевса. Бабушка называла её на французский лад – Аглаэ. Одного из моих братьев звали Андреем – в честь деда по матери… Ты ещё не сходила к врачу, Парасенька? – вернул он её к сегодняшнему дню. – Пожалуйста, сделай все, какие ни есть, анализы – ладно? Мы ведь такие старые, а я ещё и очень потрёпан.

– Пока нет, анализы не делала. Через пару недель можно будет уже сделать УЗИ. Ну и анализы сдам.

– Господи, это какое-то чудо, – проговорил Богдан словно про себя. – Так должно было случиться… Наш третий…

– На самом деле, Богдан, – четвёртый, – сказала Прасковья и тут же пожалела, что сказала.

– Как? – он весь болезненно напрягся. – Это было… тогда? И ты?..

– Да, Богдан, тогда я тоже была беременной. И был мальчишка, чертёнок, УЗИ уже показало хвост и всё что положено. Но случился выкидыш на позднем сроке, сильное кровотечение. Я долго болела. До сих пор жалею того чертёнка. Ты, наверное, подумал, что я сделала аборт. Так вот этого не было, даже в мыслях не было. Я так и звала его про себя – Чертёнок. Думала: ты вернёшься – и назовёшь, как захочешь, а пока – Чертёнок.

– Бедная моя девочка, – Богдан напряжённо смотрел на неё, словно боясь дотронуться. – Сколько ты из-за меня натерпелась, моя ясочка.

– Это не так, мой родной, – возразила Прасковья. – Всё лучшее в моей жизни – от тебя и связано с тобой. Как-то раз Егор сказал: «Не было бы Богдана – не было бы и твоей карьеры. Ты сделала свою карьеру из его жизни».

– Какая странная мысль, – с сомнением прищурился Богдан. – Особенно для автомеханика странная.

– Может быть и странная, но ты на всякий случай помни: ты – вся моя жизнь. Все мои мысли – так или

иначе от тебя, все мои радости – тоже от тебя. Ты ведь ужасно умный, и как раз ты, а не я себя недооцениваешь. Помнишь, ты предсказывал, что партий не будет, а будет что-то вроде рыцарских орденов?

– Ну да, что-то, возможно, говорил… – неопределённо промямлил Богдан.

– Так вот это случилось. Это есть! Наше объединение «Святая Русь», в которой и я состою, – это ведь не партия – это рыцарский орден. Что-то отдалённо напоминающее орден меченосцев. И отчасти КПСС, но не реальную, эмпирическую КПСС, а КПСС в замысле, в идее. К сожалению, эту идею никто не понял, включая самих советских руководителей, которые были довольно туповаты. Может быть, Сталин отчасти понял… Но сейчас, кажется, понимание пришло. – Богдан слушал, подперев щёку ладонью и задумчиво глядя на Прасковью, а она продолжала.

– И всё руководство страны, на всех уровнях – сегодня члены этой организации орденского типа. Я тебе потом поподробнее расскажу. И у них повышенная сравнительно с обычными гражданами мера ответственности и орденская дисциплина. И это именно и есть то, что ты когда-то предсказывал. Ты это предвидел ещё тогда, когда не было ни слуху ни духу о такой организации. И когда мне надо что-то придумать – я мысленно спрашиваю тебя, советуюсь. Я считаюсь государственным деятелем, говорят, что у меня кругозор, то, сё, а я – маленькая провинциальная зубрилка и больше ничего.

– Знаешь, Екатерина II, которая нынче почему-то, как я уловил, вошла в моду, – улыбнулся Богдан, – писала, что она-де вовсе не умна – просто она умеет подбирать умных людей.

– Ну вот, – засмеялась Прасковья. – А мне и подбирать не надо: у меня есть ты. И был всегда. Я тебя вызывала и говорила с тобой. И до конца никогда не верила, что тебя нет. – Сейчас ей казалось, что она, в самом деле, не верила и ждала.

– Я тоже, моё солнышко, с тобой беседовал, – растроганно проговорил Богдан. – Давай я принесу тебе горячего чая. Тебе ведь пока можно пить без ограничений? Помню, с двойняшками тебе нельзя было много пить…

– Ну, это уже в конце было, а теперь ещё всё можно. Даже бокал шампанского по случаю твоего рождения.

– Давай лучше безалкогольной медовухи – ладно? Сходим в ресторан русского стиля и выпьем медовухи. А после завтрака пойдём прогуляемся, посмотрим церкви. А завтра воскресенье – помолимся. Нам есть, о чём молиться. – Богдан вздохнул.

Они ещё с полчаса посидели, прихлёбывая чай с мёдом и умилённо глядя друг на друга. Богдан заметно посвежел, морщины вокруг глаз почти исчезли и во всём облике его появилось что-то изумительно привлекательное, чего не было прежде. Она вспомнила: «красивые, чистокровные, породистые черти». Да, он такой. Однако время от времени он взглядывал на неё со смесью испуга и мольбы, его чёткие красивые губы словно складывались, чтобы что-то сказать, но он ничего не говорил, а лишь иногда облизывал губы и чуть морщил лоб. И тут же опять превращался в элегантного, уверенного в себе, красиво стареющего мужчину несколько южного типа.

– Ты похорошел, Богдан, – она провела пальцем по его щеке.

– Твоё облагораживающее влияние плюс косметический салон, – он поцеловал её пальцы. – Я сначала как-то смущался, а потом увидел, что мужики туда ходят за милую душу.

– Публичные персоны – все, – подтвердила Прасковья. – Это я точно знаю.

– Меня удивило, что пользовал меня молодой парнишка, несколько гомосечного вида. Я не знал, что именно мне надо, и попросил совета. Он с парикмахерской развязностью осведомился: «Anti-age? Избираемся куда-то? Или молодая жена?». Я выбрал молодую жену. Он очень толково обследовал мою потёртую физиономию с помощью какого-то оптического приборчика и дал рекомендации, которые тут же и исполнил. Поскольку у меня, в самом деле, молодая жена, перед которой не хочется ударить в грязь лицом, буду навещать этого гомика. – Богдан говорил шутливым тоном, но во взгляде была не проходящая тревога.