Краткий миг
Шрифт:
– В нашу школу считается очень престижным поступить: как же, там преподают родители самой Петровой. Но лично маме от этого никакой прибыли: когда я не была большим начальником и знаменитостью, она подрабатывала репетиторством – она превосходный репетитор, вмиг определяет пробелы в знаниях и быстро подтягивает. А теперь, когда репетиторству объявили бой, ты наверняка об этом не знаешь, но бой объявлен – ну, ей стало неловко, она и бросила. А вообще-то жаль: репетитор – своеобразный талант.
– А в чём повинно репетиторство? – удивился Богдан.
– Считается, что оно создаёт неравные условия. У детей богатых семей есть возможность иметь репетиторов, а у бедных
– Странно. У богатых вообще больше любых возможностей, не только в смысле репетиторов.
– Ну да, это ясно, – согласилась Прасковья. – Но тут, видишь ли, одно за другое цепляется. Идёт борьба за рождаемость. Ну и Государь (как теперь называют президента) считает, вернее, его убедили, я даже знаю, кто именно убедил, в том, что люди станут больше рожать, если не будет такой мысли: вдруг я не сумею дать ребёнку хорошего образования? Вот и хотят, чтобы у всех были равные условия. Потому и теснят репетиторов.
– По-моему, это наивно, – улыбнулся Богдан. – Равенство не такое универсальное благо, как многим до сих пор кажется. Оно достижимо только по низшей планке.
– Вообще-то, в Китае теснить репетиторов начали двадцать лет назад. Успехи были минимальными. А они в тысячу раз дисциплинированнее наших. Но такова политика, и моя мама против неё идти не может. Не будь меня, можно было бы, не особо афишируя, давать уроки для своих, а из-за меня она не может. Видишь, моё вроде бы высокое положение никакой выгоды моим родственникам не несёт. Даже скорее наоборот. Такова нынешняя жизнь. В некотором смысле она представляет собой противоположность прежней жизни.
– Это страшно интересно, мне надо это осмыслить. Государь… потрясающе… А что тётя Зина? – спросил Богдан; ей показалось – с искренним интересом.
– Тётя Зина совсем уж старая, она ведь старше мамы, но зрение пока приличное, она рукодельничает, даже участвовала в какой-то престижной выставке дамских рукоделий, ездила в Брюссель, где ей отчаянно не понравилось. А вообще-то поездка в Западную Европу по нынешним временам сравнительная редкость, но тётя Зина не оценила. С мамой они смертельно поссорились. Есть мнение – из-за тебя. – Богдан вздохнул.
– Егор, – продолжала меж тем Прасковья, – по профессии автомеханик, у них с одноклассником мастерская, заправка, мойка, кафе – вот это всё. У них с женой трое детей, все мальчишки, помогают родителям. Словом, живут классической мелкобуржуазной жизнью. Собирается открыть станцию техобслуживания мелких самолётиков, которые очень распространились. Тебя, между прочим, вспоминает, называет «классным мужиком». Вот, отчиталась.
– Хороший парень, Егор… – проговорил Богдан, словно что-то припоминая. – Парасенька, посмотри на ту картину: не ваши ли это места? – он показал на висящую прямо напротив них картину.
– Может быть, очень похоже, – кивнула Прасковья. – У нас на кромке леса так бывает: незабудки не сплошные, а словно небольшие озерца из незабудок.
– Озерца из незабудок, – повторил он мечтательно. – Мне бы очень хотелось съездить в мае в эти места. Вдруг получится? Кстати, я заметил повсюду много картин, притом в стиле какого-то нового реализма. Иногда мелькает нечто от моего любимого Кустодиева. Это что-то новое. Это ведь не случайно, Парасенька?
– О, ты увидишь в казённых присутственных местах, если случится попасть туда, прямо-таки историческую живопись. Из истории заведения, из истории отрасли, великие люди отрасли в прошлом и настоящем. Иной департамент – прямо-таки картинная галерея. То же в вузах, даже и школах. Государство в лице Министерства культуры прямо высказалось, какое искусство оно поддерживает,
– А другие стили?
– Не поддерживаются. Но, разумеется, никто их не запрещает, их не подвергают гонению и осмеянию. Просто чтобы лишний раз не привлекать к ним внимание и не создавать дармовую рекламу. Адепты иных стилей могут продавать свои труды кому и как хотят, снимать залы по рыночным ценам и устраивать выставки. Я была однажды на такой выставке: в основном, они смотрят сами себя, то есть друг друга. Внешней публики я там вообще не заметила. Ну и хвалят, как петух и кукушка. Словом, другие стили существуют, но на периферии общественного внимания. В государственных учреждениях абстрактной и всякой там авангардной живописи нет, а в частных – пожалуйста, сколько угодно. Любые инсталляции и перфомансы за собственный счёт. Но покупают их неохотно. Ведь кто обычно покупает картины, особенно дорогие? Предприниматели. А они – жуткие конформисты, стараются примазаться ко вкусам власти. Но главное даже не это, а то, что простые люди любят красивое и реалистичное, а предприниматели в подавляющем большинстве – простые люди.
– Потрясающе! Неужели всё так просто? – удивился Богдан.
– Именно так, и даже ещё проще. Не зря говорят, что история искусства – это история заказчика. В России появился достаточно богатый и уверенный в себе заказчик.
– Уверенный в себе настолько, чтобы назвать неумелую мазню мазнёй и сказать: «Унесите это немедленно!»? – улыбнулся Богдан.
– Ты всё правильно понял, не зря я всегда говорила, что ты жутко умный, – Прасковья на мгновение прижалась к его плечу.
– Умный, да, но как-то по-дурацки, – вздохнул Богдан. – Скажи лучше, кто этот уверенный в себе искусствовед?
– Ну, в первую очередь министр культуры. За ним, как мне кажется, стоит Государь, который увлечён сталинским ампиром и исторической живописью, впрочем, это моё приватное наблюдение. А так – есть комиссия, которая разрабатывает общую политику. Я тоже в неё вхожу. Мы разрабатываем общие принципы, а Академия художеств формулирует их в терминах, понятных преподавателям художественных заведений, самим художникам. Это оказалось гораздо проще, чем даже представлялось вначале. Главное, формулировать требования в положительной форме. Это, кстати, самое трудное. То есть говорить о том, что надо и правильно, а не о том, чего не надо и что неправильно. И повторять, повторять, повторять. И упорно искать таланты. Это критически важно. Вытаскивать и поощрять, выдвигать, если надо – учить. Это работа на десятилетия, можно сказать, навсегда. В этом, собственно, и состоит культурная политика – в формулировании принципов в положительной форме и в поощрении талантов и их правильного поведения.
– Потрясающе… – задумчиво проговорил Богдан. – А почему же в Советском Союзе это не получилось?
– Получилось. Превосходная живопись, музыка, поэзия. Другое дело, что всё это потом пошло прахом. Ошибка была в том, что гнобили всех альтернативщиков. Их следовало просто предоставить себе – всех этих абстракционистов и иже с ними, и они бы вымерли сами по причине недостатка общественного интереса. Но тогда было всё огосударственно, и частник не мог даже зал снять. Их по-дурацки разгоняли, чем и подогревали общественный интерес к ним.