Край Земли. Книга первая
Шрифт:
– А что такого? Мужик ты у нас хозяйственный, и котомку не потерял, и лапти на месте, и ус вражий трофеем взял.
– Так светится он! А не обжигается.
– Эка невидаль. Гнилушки тоже светятся. Да и коты, какие были? Видимость одна.
– Хороша видимость, все бока помяла, морду тебе опалила.
– Морда моя при мне, а где коты те? Фыр и нетути! – весело подмигнул Степан.
– Твоя правда, – ответил Ерёма и аккуратно завернув ус в тряпочку спрятал его за пазуху. – Ох, что-то замаялся я, Стёпушка, руки-ноги дрожмя дрожат, – пожаловался гонец.
– У
Ерёма подергал пса за хвост:
– Не, не отвалится, крепко сидит.
–Вот, все-таки я весь замечательный, а хвост вообще многим на зависть! Даже эти обормоты не смогли его оторвать, – погордился пёс.
– Эх, ты голова лопоухая! Не обормоты они, а оборотни.
– Оно без разницы. Спать мне хочется изо всех моих собачьих сил, – зевнул Степан и побрел в поисках подходящего места для ночлега.
Ерёма посмотрел вслед псу. Тот брел пошатываясь, опустив голову. Наконец ему приглянулось местечко под кустиком. Устроившись поудобнее, пёс мирно заснул, сладко посапывая. Подул легкий ветерок. Ветви куста зашевелились черными змеями, опутывая крепко спящего Степана и втягивая его в темноту ночи.
– Да что ж за напасть такая! – закричал Ерёма. – Стёпа, просыпайся! – гонец кинулся спасать верного друга.
Как только он приблизился, деревья протянули свои искореженные ветви, вцепились в Ерёму и забросили в Зачарованный лес.
Гонец оказался стоящим на тропинке. Рядом сидел пёс, зевающий спросонья. Ерёма ошалело озирался. Тропинка была ровнёхонька, словно скатёрка постеленная. Вдоль неё росли мухоморы. Были они огромны, доходя Ерёме до колен. Белые пятнышки на шляпке грибов светились в темноте. Трава слегка колыхалась на ветру, а травинки, ударяясь одна о другую, тихо звенели колокольчиками. Деревья и кусты, освещённые лунным светом, казались серебряными. На их ветках пристроились ночные звезды. Макушку ели украшал золотой месяц. Ухал филин, мигая жёлтыми глазами из дупла.
– Кажись, мы в Зачарованном лесу, – пробормотал Ерёма.
Степан обнюхал тропинку, деревья:
– Ага, тут и пахнет не так.
– Как не так?
– Чем-то невзапрадашным, – и пёс без всякого уважения поднял лапу прямо на ближайший мухомор.
Гриб возмущенно чихнул и превратился во вздорливого старика-лесовика. На голове треух надет задом наперед, рубаха красная в белый горох, зеленые штаны из мха. Сам космат, не чесан, из лохматых ушей дым валит. В руке сучковатый посох, которым он сердито стучал по земле:
–Ах вы, беспутники! Их как дорогих гостей встречают, а они безобразия безобразничают! Осерчаю сейчас ещё чуток и достанется вам! Запутаю, закручу, заверчу, сгинете в болоте, али в чаще лесной! И не стойте на моей тропинке!
Леший выдернул из-под ног Ерёмы и Степана тропинку, свернул её и, сунув подмышку, обиженно ковыляя, скрылся в чащобе леса. Мухоморы тут же погасли, в траве замер нежный перезвон, с деревьев исчезли звездочки. Месяц, свалившись с верхушки ели и ударившись о мохнатую ветвь, взлетел в небо, перевернувшись вниз рожками. Только филин все так же уныло ухал в своем дупле.
– Какой-то шальной старикашка. Чего это он вздурился? Я же не знал, что он не мухомор, – виновато пролепетал пёс.
– Кажись, Степа, набедокурили мы с тобой.
– Чего набедокурили? Всю ночь нас, то коты таскают туда-сюда, то вообще не понять что! Так мы же ещё и провинились!
– Ох, Стёпушка, обидели мы Лешего – хозяина леса. Не видать нам теперича пути верного. Закрутит, заюлит и не выйдем мы из леса, – вздохнул Ерёма. – Да и тропинку он унес. Куда теперь идти?
– Удивляюсь я на тебя, Ерёмка! Тропинку у него слимонили. Не велика беда. Скажи, почто нам кошачий ус светящийся? Доставай, поглядим, куда он нам путь укажет.
– Поди ж ты, какой пёс у меня смышленыш! Я и запамятовал, – обрадовался Ерёма и спешно достал из-за пазухи ус, завернутый в тряпочку.
Кошачий ус озарил все кругом мертвенным светом. От него пожухла трава, с ближайших кустов слетели листья, филин ухнул ещё раза три и свалился замертво. Гонец перепугался не на шутку:
– Сдается мне, Стёпушка, что дело с этим усом нечистое. Кабы беды не вышло.
– Хоть я и дюже смекалист, – оторопело пробормотал пёс, – но похоже, что погорячился. Видать с устатку.
– Прячьте, прячьте его, негодники, вы этакие! – раздался шепот сварливого старика-лесовика. – Размахались тута, весь лес мне погубите.
Ерёма от неожиданности вздрогнул и замахнулся, чтобы выбросить ус, как тут же перед ним предстал Леший. Теперь рубаха на нем была зеленая в красный горох, треух он сменил на картуз, который все равно был надет задом наперед, да и сапоги перепутаны: правый на левой ноге, а левый на правой.
– Не сметь мне здеся его бросать, безголовый человече! Не видишь что ли, что сим пагубным усом ты мне лес изводишь? Скверная сила в нем сокрыта.
– Делать-то что? – растерялся Ерёма.
– Прячь, где прятал, непутевый! – пуще прежнего сердился Леший, да так, что дым из мохнатых ушей повалил клубами.
– Браниться-то зачем? Теперича сам вижу, на недоброе дело ус настроен, – покорно согласился Ерёма и, завернув ус в тряпочку, спрятал его в котомку.
– Спрятал? – сердито спросил Леший. – Вот и идите, откуда пришли.
– Да куда же идти? – осерчал пёс. – Ты, спору нет, хозяин леса, но тропинку-то слимонил! Как нам ночью по буеракам идти? Того и гляди в болото угодим, или ноги переломаем, а то и к медведю в берлогу свалимся!
Леший неожиданно присмирел и загрустил. Присел на пенек, из глаз его покатились горючие слезы. Где они падали на землю, вырастала жгучая крапива. Через некоторое время плачущий Леший уже сидел в зарослях, окружавших его плотным кольцом.
– Не, ну вы видели такое? Хозяин леса, а нюни распустил! – фыркнул пёс, перепрыгивая с места на место, чтобы не обжечь лапы.
Леший насупился.
– Никакие нюни я не распускал. Так присел на пенек отдохнуть. Намаялся за день.
– Видать, беда у тебя большая, – сочувственно произнес Ерёма.